Голубой бриллиант (Сборник)

Шевцов Иван Михайлович

время мы живем.

– Вот и хорошо, - поспешно перебил ее Евгений. - Ради

деда, ради благополучия иногда надо пересилить себя,

поступиться принципом. Тем более, что я его уже пригласил, то

есть, дал согласие...

– Согласие на что?
– съязвила Таня.

– Ну, на встречу у нас в доме.

Продолжать разговор на эту тему Таня сочла

бессмысленным. Сейчас ее волновало произошедшее с ними

в пути: пуля, спрятанная в кармане

пиджака. Ее охватывал

страх, он поселился в ней внезапно, и теперь со все

нарастающей силой пронизывал ее насквозь. Ей надо было

выяснить все до конца, именно сейчас, не откладывая, пока

Евгений не выбросил и не перепрятал "вещественное

269

доказательство", и она спросила, глядя на мужа цепким

сверлящим взглядом, который всегда требовал правды, и

только правды:

– Что тебе Саша передал "на память"?

– Мне? Саша? Когда? - стушевался Евгений.

Неожиданный вопрос смутил его, на чистом гладком лице

выступили багряные пятна. Он не предполагал, не ожидал

такого вопроса. А Таня решила не заставлять его лгать и

выкручиваться, спросила в лоб:

– Кому предназначалась пуля?

Но он все-таки продолжал свое:

– Какая пуля?
– невинным голосом спросил Евгений, но

суетливый взгляд его выдавал замешательство и не

выдерживал поединка.

– Та, что в кармане пиджака, - твердо и с укором

ответила Таня и прибавила, отведя глаза: - Не надо лгать.

Женя. Я тебе уже говорила: недоверие и ложь к добру не

приведут.
– Лицо ее помрачнело.

Его удручала прозорливость жены, он понимал ее

правоту, звучавшую, как обвинение.

– Хорошо, дорогая, я с тобой согласен, - виноватой

скороговоркой пролепетал Евгений. Бегающий смущенный

взгляд его выражал растерянность, решимость и сожаление.
–

Я не лгал, я просто не хотел тебя расстраивать. Ты же знаешь,

есть благая, или как там - святая ложь, ложь во спасение.

Знаешь, какая преступность в стране: мафия, рэкетиры,

разбои, грабежи, убийства. Я тебя уже предупреждал об

осторожности: у деятелей моего уровня есть враги.

– И они стреляли в тебя?
– стремительно спросила Таня.

Голос ее звучал холодно и твердо.

– Сказать определенно, что в меня, я не могу. Возможно,

и в меня. Но, возможно, и по ошибке: приняли меня за какого-

то другого. Но ты не придавай этому особого значения.

– Жить в страхе, постоянно чувствовать свою

беззащитность - это невыносимо. К этому нельзя привыкнуть.

– Привыкают, - с деланной беспечностью сказал он.
–

А

как же на войне?..

Сказал и понял, что это легкомысленное сравнение

сорвалось у него случайно. Чтобы упредить ее ответ, он

поспешно продолжал:

– Все живут в страхе. Даже Ельцин и его окружение.

Такое время, дорогая. Не мы с тобой его создали. Нам его

навязали. И чтоб выжить, надо приспосабливаться, уметь

270

находить компромиссы. Кто не сумеет, тот погибнет. Жестокая

реальность, и от нее никуда не денешься. Такая страна.

Преступная.

– Преступная страна, потому что преступное

правительство, - сказала Таня.

– Причем здесь правительство? Преступность у нас

всегда была, только мы ее не афишировали. А сейчас свобода

печати...

– Не смеши, Женя. Поешь ты с чужого голоса чужие

песенки. Никто от нас преступности раньше не скрывал,

потому что никто в нас не стрелял, и мы могли без страха

ночью гулять по улицам. Что, не было этого?

– Ну, было, было, - поспешно согласился он, уже не

скрывая своего раздражения.

Таня понимала: муж хочет ее успокоить. Но все его слова

и доводы не могли выдворить из ее души поселившийся там

страх, который обуял ее цепко, как рок. Ей не хотелось

продолжать этот разговор, по крайней мере, сейчас. Она

ощутила потребность остаться наедине со своими мыслями,

разобраться в мыслях и чувствах, обрушившихся на нее вот

так внезапно, как гром среди ясного неба. О дикой

преступности в стране Горбачева-Ельцина она знала из газет,

радио и телевидения, из рассказов сослуживцев и знакомых.

Но все это было где-то, хотя и рядом, но непосредственно ее

не касалось. И вот прозвучали выстрелы, и смерть прошла

рядом, задев ее своим могильным дыханием, та самая

реальность, от которой, как сказал Евгений, никуда не

денешься.

Таня ушла в спальню, сняла с себя элегантное вечернее

платье, которое по настоянию Евгения она сшила в

престижной русской фирме "Slava Zaitzev", расположенной на

проспекте Мира, и задержалась на минуту у большого зеркала.

В свои тридцать восемь лет она выглядела слишком молодо.

Евгений правду сказал: сегодня на званом вечере она

производила впечатление, постоянно находилась под

обстрелом не только мужских, но и ревнивых женских

взглядов, от которых она чувствовала себя неуютно. Это были

незнакомые чужие ей люди, ее никто не знал и она не хотела