Голубой бриллиант (Сборник)

Шевцов Иван Михайлович

Конечно, осторожность соблюдала, но страха не было.

Волновалась за Егора: как он там в Англии? Евгений

успокаивал: мол, за Ла-Маншем с преступностью порядок. Два

раза в месяц Егор звонил в Москву и бодро говорил, что у него

всё "о'кей".

277

Сейчас она думала только о муже, вспоминала совсем

позабытые эпизоды их совместной жизни и удивлялась, как со

временем изменился Евгений, его взгляды, вкусы, убеждения и

даже

характер. Исподволь к ней подкрадывалась коварная

мысль: а был ли Сокол и были ли у Сокола убеждения?

Твердая жизненная позиция? Она не знала, потому что в

обычных ровных жизненных условиях эти убеждения четко не

проявляются. Состоял в партии, платил взносы, иногда

выражал законное недовольство по поводу глупостей,

творимых властями. Но к режиму, к Советской власти всегда

был лоялен и даже поправлял ее, когда она резко

возмущалась язвами действительности. До сих пор она не

понимала, каким образом простой, обыкновенный служащий

аппарата исполкома в одночасье стал миллионером? Это ее

тревожило. И все неожиданные блага и достаток, пришедшие в

их дом, ее не радовали. Подаренную ей песцовую шубу она так

ни разу не надевала, бриллиантовые сережки и кольца лежали

в палехской шкатулке. На работу она ходила в старой,

купленной до "миллиарда" одежде. Она стеснялась, считала

неприличным наряжаться в дорогие обновы, когда вокруг голь

и нищета, скромность, воспитанная в ней с детства, стала

чертой ее характера.

В последние годы у нее с Евгением случались размолвки

из-за питания. Он требовал деликатесов и вообще дорогих

продуктов, которых было "навалом" в магазинах. "Что ты

жадничаешь? Что тебе не хватает? Не жалей - на наш с тобой

век хватит и еще Егору останется..." Денег он не считал и,

будучи под хмельком, хвастался валютным счетом в

швейцарском банке. А она искренне признавалась: "Я не могу

есть буженину и осетрину, когда знаю, как мои пациенты-

инвалиды, пенсионеры, ветераны не имеют в достатке черного

хлеба и простой отварной картошки. Мне в горло не лезут все

эти деликатесы, которые я могу покупать без ограничений".

Она нисколько не лукавила. Ей, участковому врачу, почти

ежедневно приходилось по долгу службы бывать в квартирах

обездоленных, ограбленных "демократами" сограждан и

видеть умирающих от голода стариков, истощенных

дистрофиков-детей, больных, не имеющих денег, чтоб купить

нужные лекарства, цены на которые выросли в тысячу раз за

годы ельцинского режима. И нередко она сама за свои

деньги

покупала лекарства нищим больным. Она глубоко принимала к

сердцу горе людское, болела душой за каждого, с кем

приходилось ей соприкасаться. Понимала, что она не солнце и

278

всех не обогреет. Но всю свою мизерную зарплату врача

раздавала больным.

А воспоминания, вопросы и сомнения все плотней

подступали к ней, и она понимала, что ночь предстоит

бессонная. Каким нежным, внимательным, чутким был Евгений

в первые десять лет их совместной жизни. Ласковый,

заботливый, влюбленный, он постоянно излучал радость и

счастье. И Таня была счастлива и благодарила судьбу: она

любила его той тихой, преданной любовью, которая присуща

скромным, глубоко порядочным, нравственно чистым натурам.

Его неподдельная искренняя забота умиляла ее и наполняла

чувством благодарности и ответной любви и заботы. Он любил

дарить ей цветы, и в их квартире в хрустальной вазе почти

всегда стоял скромный букет. Евгений не курил (Таня терпеть

не могла курильщиков, особенно женщин), не злоупотреблял

спиртным. И она, будучи сдержанной, даже скупой на похвалы

и застенчивой, как-то в порыве нежности сказала: "Сокол ты

мой ненаглядный, ты у меня идеальный муж". И не догадалась

постучать по дереву - сглазила.

Ей казалось, что перемены в Евгении произошли вдруг:

прежде всего его одолела какая-то животная, ненасытная

страсть к накопительству, алчность к деньгам превратившимся

в культ. Прежде за ним ничего подобного не замечалось.

Деньги и вещи, как огромнейшая опухоль, всплыли на

передний план и затмили собой все. Куда-то исчезла,

улетучилась его нежность, зачерствела душа, и цветы, теперь

уже не скромные, а пышные, дорогие букеты роз, которые он

привозил домой и хвастливо-торжественно ставил уже в

новую, недавно купленную огромную вазу, Таню не радовали,

как не радовали и прочие дорогие покупки, разная видео- и

аудио-техника. Душу ее подтачивал тревожный вопрос: откуда

все эти блага? Не праведным трудом же они заработаны.

Поражала Таню и еще одна новая черта в характере

Евгения: перемена эстетического вкуса. Раньше он был

солидарен с Таней и не воспринимал музыкальную бесовщину

несметных рок-групп, грязным потоком падающую с

телеэкранов, и разделял возмущение Тани по адресу и самих

"музыкантов" и покровительствующего им телевидения. Как