Голубой бриллиант (Сборник)

Шевцов Иван Михайлович

их знать. И вообще это был их первый выезд в элитарный свет

так называемых "новых русских", среди которых подлинно

русских можно было сосчитать на пальцах одной руки, -

абсолютное большинство составляли "русскоязычные",

преимущественно евреи, уже обвально господствующие во

271

властных структурах, экономике, в средствах массовой

информации. До этого дня Евгений неоднократно предлагал

Тане побывать на подобных сборищах "демократов",

где

ломились столы от изысканных блюд и дорогих вин, но Таня

каждый раз находила причину, чтоб уклониться от престижного

выезда, о чем Евгений не очень сожалел. Несколько раз на

таких вечерах его сопровождала личный переводчик-референт

Любочка Андреева - рослая, длинноногая девица с большими

синими глазами на пухленьком кукольном личике и зазывно-

таинственной сексуальной улыбкой. У Евгения Соколова с ней

был роман, затянувшийся уже на третий год. Но об этом речь

впереди.

Глядя на свое зеркальное отражение, на стройную,

гибкую, почти юную фигуру, украшенную лунным каскадом

шелковистых волос, густо падающих на узкие покатые плечи,

тонкой струйкой обтекающих длинную, белую лебяжью шею,

Таня вдруг подумала, как хрупка, скоротечна женская красота.

И хотя она находилась в расцвете, в самом его зените, какие-

то тревожные и грустные мысли вдруг защемили, заныли в ее

измученной душе: и предчувствие неотвратимо

приближающегося увядания, и мысль о жизни, которую могла

внезапно оборвать шальная, даже не ей предназначенная

пуля. У Тани не было причин жаловаться на свою судьбу.

Единственная дочь полковника милиции, ни в детстве, ни в

юности она не испытывала лишений, недостатка

родительского внимания и забот, но и не была приучена к

материальным излишествам, к которым, впрочем, относилась

равнодушно и даже презрительно, соглашаясь со словами

отца своего: "Скромность украшает человека". Мать ее,

учительница литературы, с детства привила ей любовь к

поэзии, и эту любовь она сохранила на всю жизнь. Будучи

студенткой медицинского института, она тайно от друзей

пробовала сочинять стихи, но, поняв, что поэтом надо

родиться, а она была убеждена, что родилась врачом, без

особой досады и сожаления бросила не присущее ее

призванию занятие, что не помешало ей с еще большей

любовью и страстью увлекаться поэзией. Ее кумирами были

Лермонтов и Некрасов, Есенин и Блок. Из современников на

первое место ставила Василия Федорова и многие его стихи

знала наизусть. Она часто повторяла первые строки из "Книги

любви":

По

главной сути

272

Жизнь проста:

Ее уста...

Его уста...

Так ей верилось в слова поэта в первые годы их

семейной жизни, когда в счастье и душевной гармонии

сливались ее уста с устами Евгения. Но когда уста остывают и

не желают сходиться, жизнь утрачивает свою простоту и

прелесть и становится невыносимо сложной. Эту печальную

истину Таня познала в последние годы, изгаженные

"демократической" смутой.

Конечно, поэтическая страсть Тани не ограничивалась

Лермонтовым и Федоровым. Она обожала так же Пушкина и

Тютчева, а из современных - рано ушедших из жизни Дмитрия

Блынского и Петра Комарова. Для нее поэзия была негасимым

огнем света и тепла, согревающим душу и просветляющим

разум. В часы душевного разлада и до сердечной боли

тягостных, терзающих дум она открывала томик Лермонтова,

читала: "Кто знает: женская душа, как океан неисследима!.."

Звучит, как афоризм. А вообще, Лермонтов афористичен, как и

Грибоедов. И современен. Разве не напоминает Ельцина

лермонтовский Варяг - властитель, презирающий законы и

права. "Своей дружиной окружен перед народ явился он; свои

победы исчислял. Лукавой речью убеждал! Рука искусного

льстеца играла глупою толпой". Это точно - толпа всегда глупа

и доверчива, - соглашалась Таня.
– Особенно российская.

Отойдя от зеркала, Таня набросила на себя легкий

шелковый халатик, разрисованный васильками и ромашками, и

направилась в ванную. Проходя через гостиную, она увидела,

что Евгений стелит себе на диване. В последние годы их

семейной жизни такое стало привычным, и хоть в спальне

стояли две кровати, Евгений часто стелил себе в гостиной,

ссылаясь на "чертовскую усталость". С работы он

возвращался, как правило, не раньше девяти часов, частенько

под хмельком, иногда вообще задерживался до утра, о чем

заранее предупреждал. Таня понимала, что работа у него

далеко не легкая, верила ему и никаких на этот счет претензий

не предъявляла: не позволяла гордость, - хотя и понимала, что

время их любви постепенно шло на убыль.

Она наполнила ванну и, погрузившись в теплую воду,

расслабилась в тихом усыпляющем блаженстве, предаваясь