Голубой бриллиант (Сборник)

Шевцов Иван Михайлович

легко. И все-таки нам удалось заказать билеты на самолет,

вылетающий через три дня. Ни о каком Севастополе Лариса и

слышать не хотела. По ночам она в невероятном напряжении

568

прижималась ко мне, словно искала у меня защиты от

неведомой беды. Я, как только мог, старался утешить ее. А

она, целуя меня, жалобно шептала:

– Родной мой, единственный Егорушка... Я очень боюсь

потерять тебя. Я не знаю, как я буду без тебя...

–

Но почему ты должна меня терять? Что за причина, -

недоумевал я.

– Я знаю: злые люди хотят нас разлучить. У меня

предчувствие.

И надо же было такому случиться: за день до отлета,

сделав прощальный визит морю, после полудня мы сидели

вдвоем с Ларисой за столиком пляжного кафе, пили вино и ели

мороженое. За соседним столиком молодая парочка тоже

развлекалась вином и мороженым. Я даже не обратил

внимание, когда к ним подсел, судя по их недовольству,

посторонний человек среднего возраста, одетый в светлый

костюм и черную рубаху с пестрым галстуком. Лариса его

заметила раньше меня, вздрогнула, засуетилась и побледнела.

– Что с тобой, моя дорогая?
– буквально опешил я.

– Посмотри на тот столик. К той паре подсел тип. Это

знаешь кто? - голос ее дрожал. - Это тверской хмырь, тот

самый Трапер, владелец бульварной газетенки и бизнесмен.

Давай, зови официанта, рассчитываемся и уходим.

– Почему? Ну и черт с ним, плевали мы на этого Трипера,

– Я нарочно исказил его фамилию.
– Чего нам бояться? Мы что

– нелегалы какие?

– Нет-нет, Егор, уходим.

И мы ушли. Эта встреча еще пуще расстроила Ларису. За

прощальным ужином, который нам устроили Никитины вместе

с Сергей Сергеевичем, Лариса почти ничего не ела, но вместо

вина, к удивлению хозяев, выпила две рюмки коньяка, пояснив

это так:

– Хочу перед отлетом выспаться. Последние ночи меня

мучила бессонница.

Сергей Сергеевич улучив момент сказал мне, что с тех

пор фотографа он не видел, куда-то исчез.

Спать мы легли раньше обычного, учитывая время

вылета самолета. На этот раз она уснула быстро, лежа на

моей руке. Я чувствовал, как сильно стучит ее сердце и

пытался считать пульс. Он был ровный, хотя удары его были

сильней обычного. Во втором часу ночи она вдруг взметнулась

и сильно в ужасе вскрикнула "Егор!"

569

– Что с тобой, девочка?
– Я нежно обнял ее и прижал к

своей груди. Она вся дрожала, прильнув губами к моему лицу.
–

Тебе приснился дурной сон?

– Со мной это впервые. Я очень кричала? Мне

приснилась сильная

буря, мы шли с тобой и вдруг откуда-то

возник ураган, в образе какого-то чудовища, и он нас

разъединил и унес в разные стороны. Я потеряла тебя. Я

кричала, звала тебя. Мне было жутко.
– на все еще не могла

успокоиться, прижимаясь ко мне горячим, нежным и таким

родным телом. Я успокаивал ее, как только мог. А она

дрожащим голосом взволнованно шептала: - Теперь ты со

мной, и ничто нас не разлучит. Я знаю, я верю, ты мой вечный.

– Успокойся, милая, постарайся уснуть.

– Как прилетим в Москву, сразу сходим в церковь. Там, у

твоего дома, в Брюсовом переулке. Пойдешь со мной? Я

давно мечтала сходить с тобой в церковь.

– Хорошо, обязательно сходим.

– Ты же верующий, и предки твои были глубоко

верующими.

Она права, в глубине души я был истинно верующим в

единого создателя, творца Вселенной. Не могла же из хаоса

стихийного, без воли Творца, возникнуть такая гармония даже

на одной планете, как наша Земля. Гармония нерукотворная,

мудрая и прекрасная, в которой самое великое и святое -

жизнь. Из хаоса мог родиться только хаос. Нет, вера во

Всевышнего всегда жила в моей душе, даже тогда, когда

бесновались антихристы и рушились храмы.

До Москвы мы добрались благополучно. Лариса

позвонила в Тверь, разговаривала с отцом. Тот уверял ее, что

дома все по- прежнему, и спросил ее, когда она появится.

– Есть некоторые вопросы, о которых не по телефону -

так что приезжай, не откладывая, - под конец разговора сказал

он.

И опять Лариса насторожилась: тон, которым говорил

Павел Федорович, она нашла не обычным: сухим и

сдержанным. В церковь мы решили пойти на другой день.

Благо это был большой православный праздник - Успение

Богородицы. Службу в этот день отправлял сам владыка

митрополит Питирим. С этим архиереем - в миру Константин

Владимирович Нечаев - я был немного знаком. Один из

образованнейших церковнослужителей, истинный патриот

Отечества в начале горбачевской "перестройки" он был

570

жестоко оклеветан жидовскими "демократами". Его дед и отец,

как и мои предки, были священниками. Красивый, высокий,

обаятельный, обладающий широкой эрудицией, безупречной

культурой, профессор-богослов, он пользовался большим

авторитетом среди средних слоев духовенства. Небольшая

церквушка в Брюсовом переулке была одним из его приходов.