Голубой бриллиант (Сборник)
Шрифт:
Мне редко приходилось бывать в храмах, иногда по
большим праздникам - на Пасху или Рождество. И я был очень
доволен, что Лариса предложила мне сходить на литургию.
Народу было не много. Все-таки разгар лета, и москвичи
предпочитали проводить время за городом. Мы купили свечи и
поставили их, как и полагается. Лариса была моим
руководителем, как профессионал в церковном деле. Я все
повторял за ней, крестился, прислушивался к проповеди
владыки
Ларису, на ее чудесное преображение. Передо мной была
какая-то другая Лариса: просветленная, возвышенная, с
сияющим блаженством лицом. В глазах ее, тихих и мягких,
струилось смирение и благоденствие. И вся ее фигура
казалась мне легкой, воздушной, и тогда мне вспомнились
слова, сказанные по ее адресу то ли Ворониным, то ли
Ююкиным, что в ее образе есть что-то евангельское. Мне
приятно было находиться рядом с ней, ощущая ее тепло и
блаженство. И в моих глазах она приобретала не просто
земную любовь, а нечто возвышенное, мною недосягаемое. Ее
глубокая вера раскрывалась здесь с ангельским благочестием
и не земной духовной красотой. Она была окружена аурой
счастья.
Когда мы вышли из церкви, она спросила нежным,
милым голосом:
– Ты доволен?
– Я рад, я счастлив. Спасибо тебе, родная моя девочка, -
с искренним восторгом ответил я и прибавил, взяв ее руку: - Ты
меня чаще приглашай на такое...
Для меня это было, как приятное открытие. Вообще
Лариса часто радовала меня своими открытиями: каждый ее
приезд в Москву меня чем-нибудь радовал, удивлял: она
всегда была "новой", не зацикленной на чем-то постоянном,
неизменном. В таких случаях я вспоминал Альбину и
сравнивал. Та была постоянной: я знал ее привычки, манеры,
даже жесты и слова, которые она мне скажет. Альбина
блистала одним цветом, пусть даже золотым. Лариса сверкала
разноцветными гранями бриллианта. После нашего похода в
571
церковь она стала для меня еще ближе и дороже, и во мне
начал шевелиться червячок страха потерять ее.
На другой день Лариса уехала в Тверь и обещала
позвонить мне после девяти вечера, что б рассказать о
положении дел с ее уходом из университета, хотя приличной
должности для нее в Москве мы пока что не нашли. Поэтому я
не поехал на дачу, ожидая ее звонка. Уезжала она в Тверь
просветленная. Я проводил ее до Ленинградского вокзала. И
как всегда мне было тягостно расставаться с ней, хотя я и
знал, что через несколько дней мы снова встретимся и поедем
ко
Удивительно: когда от меня уходила Альбина, я провожал ее
только до порога и никогда не печалился расставанием, знал,
что рано или поздно мы снова встретимся у меня на квартире.
Словом полное спокойствие. А с Ларисой всегда тревожно на
душе, не хочется отпускать ее. И после каждого ее ухода я
ощущал какую-то щемящую пустоту. А на этот раз особенно. И
Лариса была уже особенной после посещения нами церкви.
Лариса позвонила в тот же вечер, сказала, что дома без
изменений, и что она на днях заявится и найдет меня либо в
Москве, либо на даче. От московской квартиры она имеет
ключи.
Глава восьмая
ЛАРИСА
Вообще-то я собиралась ехать в Москву только после
завтра, о чем и предупредила Лукича по телефону. Но сегодня
на меня что-то "нашло", такая тоска-кручинушка, что места
себе не находишь. Проходя мимо университета, я
почувствовала горечь и раздражение: он стал для меня чужим.
Мне не хотелось опять возвращаться сюда, ввязываться в
политические интриги, видеть самодовольные рыла
сторонников режима. Но и в Москве все поиски для моей
работы пока ничего положительного не дали. И я оказалась в
какой-то безвыходной ловушке. Я металась по квартире,
бралась то за одно, то за другое, и все бросала, все у меня
валилось из рук даже в буквальном смысле. Неловким, резким
движением я смахнула со стола хрустальный бокал - подарок
Лукича. И мне со страшной силой захотелось быть с ним
рядом, с моим Егором, с моим счастьем и горем. И ближе к
вечеру я быстро собралась и поехала в Москву. Сразу с
572
вокзала на метро я доехала, как обычно до "Охотного ряда" и
уже через пять минут была на Брюсовом. Но вот результат
спешки: второпях я оставила в Твери ключ от квартиры Лукича.
Позвонила в дверь - молчание. Раз, другой - тишина. Значит,
нет дома. Но все же от центрального телеграфа позвонила по
телефону. И снова молчание. Значит, он на даче. Я быстренько
на вокзал, что бы поехать на дачу - дело шло к вечеру, солнце
уже почти касалось горизонта. До темна надо было добраться
до поселка. На поезд успела за пять минут до отправления.
Вошла в вагон запыхавшись, и вдруг сзади чья-то рука жестко
легла мне на плечо. Рассердившись, я оглянулась. Ба!
Виталий Воронин. Я была рада: значит он проводит меня до