Голубя тебе на грудь

Стадник Оксана Олеговна

Во взгляде эссы промелькнула растерянность. Ей на смену быстро пришло озарение - она тоже вспомнила. Майра Роттери непроизвольно сжала губы, подавляя довольную улыбку.

– М?
– она вопросительно вздернула здоровую бровь, изображая непонимание.

– Подарок на день рождения. Кажется, от какого-то из двоюродных дядей, - бард обрел почву под ногами и немного успокоился.
– И они были просто потрясающими, салум меня раздери, - в его голосе прозвучали горечь со злостью.

У Айрела никогда не было солдатиков, ему приходилось довольствоваться игрушками попроще: отец не считал нужным баловать сыновей дорогими безделушками. Но

он всегда их очень-очень хотел. Набор воинов, недостижимая мечта его детства, представлял собой простенькие деревянные фигурки с довольно аляписто, как он сейчас понимал, нарисованными мундирами. Солдатиков княжича же наверняка нельзя было с ними и сравнивать. У них одежки, скорее всего, были пошиты из сукна, а не намалеваны. Руки и ноги, вероятно сгибались. Возможно, у кого-то даже были арбалеты, совсем как настоящие стреляющие деревянными палочками. И пара действующих катапульт, которыми можно швырять орехи... Айрел никогда не видел ничего подобного и даже не был уверен, что такие игрушки в принципе существовали, но нарисованный воображением образ был слишком привлекательным, чтоб от него отказаться. Солдатики Кадара могли выглядеть только так и никак иначе.

И если б такие были у барда, а какая-то девчонка их ему из вредности переломала... Пожалуй, Лей Ханн была бы истово благодарна судьбе, что ее зовут не "Майра Роттери".

Киршийка, немного удивленная внезапной сменой настроения собеседника, смотрела на него с возросшим любопытством.

– Просто игрушки, - отозвалась она, поигрывая кисточкой на смятом покрывале.

– Ага. Просто моиигрушки, - огрызнулся бард: давняя потеря незнакомого маленького мальчика воспринималась практически своей собственной.
– Будь они твоими, я б и слова не сказал, - переход на "ты" он заметил, лишь договорив фразу. Ну и к салуму. Он княжич, в конце концов, и не обязан выкать с девицей, не считающей нужным отвечать ему тем же. Тем более что она ему, вроде как, почти подруга детства.

– Что я подарила тебе на тот день рождения?
– сменила тему эсса Майра.

– Не помню, - буркнул Айрел.
– Зато никогда не забуду, как они хрустели у тебя под ногами.

– Значит, не помнишь?
– похоже, девушка была разочарована.

– Да, и это нормально, - грубовато отозвался музыкант.
– Мне тогда сколько лет было? Пять? Или четыре?

Он осознал, что перегибает палку: терять самоконтроль из-за напряжения последних дней было бы крайней глупостью. Дерзить - еще большей.

– О чем мы говорили в нашу последнюю встречу?
– голос дворянки стал жестче.

Айрел не знал. Он вдруг понял, что если сейчас же не возьмет разговор в свои руки, тот может закончиться для него самым паршивым образом. Бард молчал, глядя собеседнице в глаза и гадая, что бы смогло ее убедить.

– Я как-то был у вас в гостях, - заговорил он.
– Тогда лил дождь. Такой сильный, что все волновались, сможем ли мы проехать какой-то участок дороги - кажется, там был какой-то опасный склон. Помню, что ужасно хотел спать. А потом мы поднялись на холм, и я увидел в окно ваш замок. Из-за ливня и туч он напоминал Мрачную Цитадель из сказок, я испугался и захотел домой. А потом отказывался выходить из кареты. Меня выманили какими-то сладостями.

Эсса Майра молчала. Она ждала продолжения.

Айрел мысленно вознес хвалу покойной нянюшке погибшего княжича - женщине, души не чаявшей в своем воспитаннике и такой разговорчивой, что любое мало-мальски

значимое событие в его жизни тут же становилось достоянием всей челяди. Маленькая Триша любила ее слушать: в доме было не так много развлечений для дочки судомойки, а рассказы о жизни правящей семьи и прочих дворян, к коим наследника престола вывозили в гости, были куда интересней прочих доступных занятий.

– Помню чучело совы с часовым механизмом. Оно каждый час начинало щелкать и шевелить крыльями, - бард пристально наблюдал за собеседницей, выискивая знаки, говорящие о малейших изменениях в ее настроении.
– Няня так перепугалась, впервые увидев, как оно оживает, что чуть меня не уронила. Потом смеялась сама над собой и осторожно его трогала, когда ее никто, кроме меня, не видел. А я собирал выпавшие из него перья - они сыпались каждый раз, когда сова взмахивала крыльями.

Внешне расслабленная киршийка сидела почти неподвижно. Слишком прямая осанка и немного излишняя небрежность, с которой свисала с подлокотника ее рука, прямо говорили музыканту, что это не более чем фасад - дворянка была притворщицей так себе. Девушка жадно слушала, ловила каждое слово в каком-то мрачном торжестве, не известно пока что предвещающем оратору. В песню, настырно продолжавшую лезть в голову музыканта, тут же непроизвольно добавилась строчка про натянутую в ожидании выстрела тетиву. Айрел дал себе зарок непременно ее написать, как только выделится свободная минутка, чтоб отвязаться раз и навсегда.

– А еще помню хорька в ошейнике, - он отчаянно напрягал память, вылавливая из потока разрозненных полузабытых воспоминаний, вываленных на него мошенницей, крупицы, имеющие отношение к Роттери.
– Он нападал на мои ноги.

– Еще бы. Догадался же приехать в сапогах из кролика...
– отстраненно отозвалась эсса Майра, словно говоря сама с собой.

И Айрел понял, что она поверила.

***

Триша заметила прибытие иностранных гостей не сразу, а когда поняла, что к чему, было уже поздно - эсса перехватила барда до того, как мошенница успела до него добраться и в последний раз проинструктировать.

– Он знает, что делать, - Кеане догадался, о чем думала бледная и слегка растрепанная спутница, до белизны костяшек сжимавшая подол платья, сидя в углу невысокой софы.

Сам он, выглядя абсолютно спокойным, затыкал щель между рамой и подоконником позаимствованными с дивана парчовыми подушками - ему дуло. У девушки мелькнула мысль, что мужчина специально устраивался возле окна, чтоб в случае провала иметь возможность в любой момент через него сбежать.

Майра Роттери для беседы с "другом детства" оккупировала малую гостиную. Триша дожидаться ее итогов в своей спальне, находящейся в другом крыле дома, не пожелала, потому они с салумом засели в курильной комнате - та располагалась практически по соседству. В воздухе витал терпкий запах фефского табака, куда более крепкого и забористого, чем ламарский - обычное курево "приличного общества". Прошлый виконт Гармангахиса в данной сфере по вкусам был ближе к портовым грузчикам и многие годы с упоением смолил вырвиглазный дар далекой южной речной долины. За месяцы, прошедшие с его смерти, табачный дух так и не выветрился. Лорд Дайтон предполагал, что для того, чтоб от него избавиться, пришлось бы сменить всю мебель, шторы и обшивку стен. Впрочем, сам он сюда не заходил, комнатой теперь пользовались лишь во время нечастых приемов, так что в столь радикальных мерах, по его мнению, нужды не было.