Голубые мустанги
Шрифт:
Создав причину Движения, Бог должен был задать направление, ибо движение немыслимо без направления. Но направив Движение в сторону зла можно придти только к разрушению - это плохая игра. Задав же Исходным направление к Добру, Бог, чтобы игра была долгой, разложил Вектор по всем существующим в пространстве-времени направлениям, чтобы была борьба, чтобы были ошибки и необходимость их исправлять. Векторы-фрагменты сталкиваются, складываются, обращаются в ту или иную сторону, распадаются, но, многократно меняя ориентацию, все же упорно приближаются к Исходному. Игра Всевышнего, разумеется, должна быть сложнее шахмат, а ведь и шахматы весьма многосложны. Однако, любая игра приходит к концу. Гений Создателя рассредоточился во времени и в пространстве. В конце концов, все знание, полученное человечеством, станет равным знанию, заложенному Богом в мироздание. И тогда замкнется кольцо Времени, и воссоединятся прошлое, настоящее и будущее. Можно скинуть
А пока человечество изнемогает в попытках собрать из хаоса мнений, оценок, заблуждений и прозрений Изначальную Картину. Иные, с шорами на глазах и на сердце, полагают, что из хаоса можно выйти чеканным шагом в едином строю - это механистически мыслящие, опасные безумцы. Единением душ, а не дивизиями воинов, воссоздается Начало.
Религии мира по-своему пытаются воссоединить души, но...
" С десяток или два - единственных религий, Все сплошь ведущих в рай - и сплошь вводящих в грех..."– так писал Бодлер. Религии создаются людьми в меру понимания ими пророчеств. Какие пределы достигнуты религиями, чтобы воплотились в действительность заветы пророков, излагавших заповеди? Чисты ли всегда помыслами старейшины мировых религий, всегда ли они откликаются на мольбы обездоленных, всегда ли выступают против злоупотреблений политических вождей своих стран?
Но роль религий велика, и она будет возрастать по мере осуществления экуменических идей. Еще одна великая идея Всевышнего, имеющая целью усложнить Игру - дать направление разным религиям, которые, конечно же, вопреки непреклонности некоторых людей, должны со временем слиться в одну, ибо Бог един. Джонатан Свифт однажды с горечью заметил, что "мы религиозны настолько, чтобы возненавидеть друг друга, но недостаточно, чтобы возлюбить ближнего". Мне привелось испытать глубокое волнение, когда в Стамбуле я увидел триединый храм: иудейская синагога, христианская церковь и исламская мечеть прославляли Всевышнего в едином трехдольном здании. Хочу верить, что этот храм - прообраз того будущего, которое предшествует полному отсутствию разделяющих стен между верующими в Создателя.
Нравственное единение в Начальном Векторе - это не единение на митингах, осуществляется оно не на парадах под едиными знаменами, оно выражается не в партийных скандированиях или раскачиваниях с пивными кружками в руках. Оно, в частности, в том, когда все знают, что обижать маленьких нехорошо, что убивать за форму носа совсем уж плохо, что радоваться тому, что тебе достанется дом и хозяйство выселенного в Сибирь соседа грешно, что ксенофобия есть пережиток каменного века. Нелегок путь от "Rulle", от "uberalles", от "сплотила навеки" до единого человечества, живущего в отдельных квартирах.
Нравственное воссоединение совершится в свое назначенное время. Вопреки вульгарным мнениям, каждый новый век нравственно совершенствует человечество. Мыслимо ли было ожидать извинений от монгольских ханов или от вождей крестоносцев за совершенные ими разорения? А в двадцатом веке две нации уже повинились за преступления против человечности, хотя третья, тоже очень греховная, уже не успела всемирно покаяться, а век уже прошел. Может, в новом тысячелетии?
Культура и наиболее действенная ее ипостась - литература! Здесь эффективнее всего действует Время. Но как сложны пространственные связи! В той части населенной земли, где литература отказывалась от всемирного блага, добытого ценой слезы ребенка, во все века кровь детей и взрослых лилась ручьями. Разрушали не только чужое, но и свое. Однако, все больше чужое. Тому множество свидетельств. Например, Александр Грибоедов, посетивший Крым в июне 1825 года и пробывший на полуострове по сентябрь, пишет после посещения Феодосии и Старого Крыма в своем письме Бегичеву от 12-го сентября, пораженный мародерством российских властей: "...явились мы, всеобщие наследники, и с нами дух разрушения. Ни одного здания не уцелело, ни одного участка древнего города не взрытого, не перекопанного".
А о том, каким прекрасным городом был Солхат - Старый Крым, есть запись в "Истории государства Российского" самого Карамзина, который делиться впечатлением от посещения этого старинного города и сообщает о заслуживающих удивления путешественников прекрасных дворцах, мечетях, медресе, караван-сараях. И везде мрамор, бирюза, золото. Всадник едва может на хорошем коне, пишет Карамзин, объехать в половину дня все улицы этого великого и пространного города. Нынче нет и следов от тех великолепных строений,
Куда все исчезло, ведь камень не дерево, мраморные плиты не могли сгореть? А все в Петербург увезли, дворцы знаменитые из мрамора наших крымских дворцов и школ выстроены. О том и архивные документы сообщают...
Александр Грибоедов с горечью завершает свое письмо: " Что ж. Сами указываем будущим народам, которые после нас придут, когда исчезнет русское племя, как им поступать с бренными остатками нашего бытия...".
Господи, прими молитву раба твоего, чье государство уничтожила Россия, чьи города испоганила, разрушила до фундаментов дворцы и храмы, школы и караван-сараи, чьи кладбища сравняла с землей, а камни надгробные вывезла в свои столицы для строительства своих дворцов! Господи, не приведи к разрушению российских дворцов и храмов, кладбищ ее, не допусти осквернения созданного руками человека, созданного трудом многих поколений! Сохрани во всей их красоте древние города сей земли, ибо нет греха на строителях их кроме греха легковерия!
Мы же для восстановления своих зданий добудем новый мрамор, новую бирюзу, новое - лучшее!
– золото.
Глава 25
Год прожили Тимофей Иванович и Антонина Васильевна вместе со своей тетушкой Валентиной Степановной в приволжском поселке. Валентина Степановна, то есть Хатидже-оджапче, непрестанно думала о своих дочерях, не знала, живы ли они, сумеет ли она их найти. Своим названным родственникам разговорами о своем самом главном она старалась не докучать, но именно в ее сдержанности ощущалась та безмерная боль, которую женщина испытывает. Временами сам хозяин начинал разговор о путях поиска девочек. Прежде всего надо было узнать, в какой из традиционных регионов насильственного выселения отправлены крымские татары. Решено было, что Антонина Васильевна поедет в Крым, в Симферополь и разузнает, не получали русские соседи высланных татар писем от своих бывших друзей и знакомых. Ехать по этому делу самой Хатидже было нельзя, разъезжать с расспросами о репрессированных татарах в эту пору мужчине, пусть и не молодому, также было небезопасно, тем более, что имел он не вполне надежное положение. Женщина же, да закутанная в платки, да с торбой за плечами была типична для тех лет и не привлекала внимания своими разговорами о пропавших родственниках или друзьях. Через какое-то время на огурцах, которыми "тетя Валя" торговала в городе, были заработаны необходимые деньги, и Антонина Васильевна отправилась в путь.
Вернулась она через три дня и поездка оказалась полезной. Перво-наперво отправилась Антонина Васильевна в Симферополе в дом, где проживала до отъезда в деревню бабушка с внуком Дияном, и который они, заперев двери, оставили на попечение соседей. Соседи узнали тетю Тину, но утешить ее вестью о бабушке с внуком не могли - писем от них не получали. В доме, где когда-то нашли приют супруги из Мелитополя, поселили какого-то однорукого капитана с семьей. Бывший офицер безбожно пил, лупасил уцелевшей рукой замученную жену и двух дочерей, и называл всех соседей по двору не иначе, как предателями, пособниками немецких оккупантов. Жена его тоже проходила по двору ни с кем не здороваясь. Жила эта семья до войны где-то в казармах на земле Белоруссии, и в обмен на потерянную на войне руку капитану дали жилье в Крыму. Но он считал себя обделенным, потому как на его семью из четырех человек дали "татарскую развалюху". Надо сказать, что соседи боялись капитана, боялись его угроз "всех вместе с татарами выслать" - люди думали, что они и впрямь все виноваты перед советской властью за то, что жили два с половиной года в оккупации, "при немцах".
– Капитан распродал все бабушкины книги, - шепотом говорили они Антонине Васильевне.
– На самогон променивал.
Горько было Антонине Васильевне все это слышать, но еще горше было думать, что если нет от бабушки писем, то лихо приходиться старушке, да и живы ли они...
Соседи смогли помочь только сообщением, что другие получают письма от татар, что все письма приходят из Узбекистана. Антонина Васильевна пошла в тот район, откуда выселили Хатидже с дочками, и порасспросив жителей нескольких дворов пришла к однозначному выводу, что всех татар выслали в Узбекистан. Огорчало то обстоятельство, что письма шли из разных областей этой азиатской республики - то ли развезли эшелоны в разные места, то ли люди потом успели разъехаться. Настойчивой женщине хотелось точнее узнать, из каких мест отправлены были письма, но оказалось, что все получатели писем, опасаясь обвинений со стороны властей в поддерживании связей с врагами советской Родины, уничтожили конверты с адресами. Только и удалось записать Антонине Васильевне несколько названий городов далекого и незнакомого Узбекистана, запомнившиеся адресатам, да и за точность этих кое-как запомнившихся названий никто не отвечал. Во всяком случае, было ясно, что дочери Хатидже попали не на Урал и не в Сибирь, а в Среднюю Азию.