Голубые мустанги
Шрифт:
Пока приготовили дастурхан с небогатой едой, - чай, лепешки, мед в пиале, - Сафие допрашивала гостя, что ему известно, каков план дальнейших действий. Тимофей Иванович складно врал к вящему удовольствию Айше.
Чуть позже, отойдя с девушкой вглубь двора, Тимофей Иванович похвалил ее за правильные действия, и объявил, что уходить надо сегодня же ночью, не привлекая внимания к появлению в кишлаке чужого человека. Более того, в связи с всеобщими торжествами по поводу окончания войны бдительность милиции и чека должна быть притуплена, и в поездах
– Кто еще есть в доме из хозяев?
– спросил главный организатор побега.
– Сын хозяйки. Он хороший друг, ему можно все рассказать, он поможет, - с неожиданной горячностью ответила девушка, и Тимофею Ивановичу показалось, что он кое-что понял об этом хорошем друге.
Айше вскоре ушла в контору, а дядя Тима остался в доме, походил по огороду, поглядел на пристройки и остался доволен ухоженностью хозяйства. Особенно восхитили его прекрасные рисунки на стенах жилища, которые свидетельствовали о твердой уверенной руке художника и о его огромном воображении и вкусе. Так и застал неожиданного гостя разглядывающим волшебной красоты птиц и сказочные цветы на белых стенах своей комнаты Исмат-джан, вернувшийся под вечер с работы.
– Здравствуйте, вы кто?
– спросил несколько озадаченно хозяин.
– Здравствуйте! Я друг покойного отца девочек, приехал на один день. Айше мне написала письмо. Надо искать их маму Хатидже. Девочки должны мне все рассказать, я ведь до войны еще уехал из Крыма.
– Тимофей Иванович исподволь рассмотрел рослого и сильного молодого мужчину и остался им доволен. К тому же тот очень прилично говорил по-русски.
У Исмат-джана екнуло сердце в предчувствии разлуки, но он радушно улыбнулся и протянул руку для рукопожатия. Гость не был внешне похож на татарина. Он был круглолиц, с небольшим носом. О цвете волос нельзя было ничего сказать, так как дядя Тима был почти полностью лыс, но вот глаза были светлые. Впрочем, у Айше глаза тоже были светлые, серо-зеленые.
– Они днем и ночью только об этом и думают, бедные девочки!
– Исмат произнес это по-узбекски, проверяя, знает ли дядя девочек тюркский язык.
Тимофей Иванович сразу понял, что его проверяют. Может быть, он понял не более двух-трех слов, но смысл сказанного уяснил и ответил:
– Эбет, эбет!
– что означала по-татарски "конечно, конечно!" и этот возглас согласия с собеседникам часто повторяла и бабушка Дияна, и Хатидже. Это же слово часто употребляли Айше и ее сестренка, поэтому оно было знакомо и Исмату. Не желая подвергаться дальнейшим проверкам, Тимофей Иванович добавил:
– Я русский. Мы жили с отцом девочек по соседству и очень дружили, Я был дружен и с их мамой Хатидже, - этим "признанием" он снял у Исмата все подозрения.
Когда мужчины уже сидели на помосте, поджав под себя ноги, и беседовали, пришла Айше. Бросив быстрый взгляд на собеседников, она увидела, что контакт и взаимопонимание достигнуты,
Когда закончился незамысловатый ужин, и мужчины прошли по тропинке в сад, Айше, выбрав момент, подошла к Исмату.
– Исмат! Мама нашла нас! Дядя Тима приехал, чтобы увести нас к ней. Сегодня ночью. Ты поможешь!
Девушка не могла в темноте увидеть, как побледнело лицо ее друга. Но она поняла глубину испытанного им внезапно шока по его упавшему голосу, по отрывочной словам.
– Айше... Я помогу... Откуда он... Куда...
Девушка, не обращая внимания на стоящего невдалеке Тимофея Ивановича, бросилась к молодому мужчине и обняла его. Близко глядя в его глаза, она торопливым шепотом стала говорить.
– Исмат, дорогой! Я не хочу с тобой разлучаться! Я тебе напишу, и ты приедешь! Ведь ты приедешь, правда?
Эти мгновения были самыми счастливыми в жизни молодого мужчины. Он помнил об этих секундах, когда любимая девушка была в его объятиях, когда она говорила ему пылкие слова, если и не о любви, то полные искреннего чувства, он помнил эти мгновения все те минуты, все дни и месяцы, которые были у него впереди. Он помнил об этой краткой близости всегда и везде, чем бы он не был занят. И пережитое им в эти недолгие мгновения давало ему в последующем считать, что он был счастлив в этой жизни...
Тимофей Иванович был растроган сценой, свидетелем которой он стал. Он отошел вглубь сада, оставляя молодых людей наедине. Но Айше уже оторвалась от молодого мужчины и громким шепотом произнесла:
– Надо спешить! Надо собирать вещи! Дядя Тима, Исмат нам поможет незаметно выйти из села!
Тимофей Иванович приблизился.
– Исмат, это побег. Если нас поймают трудно предсказать, что ждет девочек.
– Я все понял, - произнес уже овладевший собой Исмат - Я провожу вас до города.
И вслед за девушкой направился к дому.
Тетушка Холида только тихо охнула и присела, когда сын поведал ей, что нынче Айше с сестрой собирают вещи и тайно уходят. Старая женщина ничего не понимала в положении высланных на спецпоселение крымчан и решила, что тайный побег связан с кознями председательского сынка. Когда первый испуг прошел, она пошла приготовить какой-нибудь еды на дорогу беглецам.
– Дядя Тима, - подошел Исмат к Тимофею Ивановичу, - давайте оденем девочек как узбечек.
– Очень хорошая мысль!
– засмеялся тот.
– А найдется во что?
– Да, конечно, - Исмат пошел к тетушке Холида.
– Мама, Найди для Айше и Сафие подходящие для дороги платья. И еще надо завить Сафие волосы в сорок косичек.
Тетушка Холида засуетилась и из глубин одного из стоящих в нишах комнаты сундучков, обитых цветными жестяными пластинками, образующими геометрический узор, появились новое платье из узбекского цветного шелка для Айше. Из другого сундучка было извлечено платье из белой бязи, попроще - для Сафие.