«Голубые Орхидеи»
Шрифт:
Орхидея и Михаил посмотрели друг на друга. Затем Михаил поднял руку и указательным пальцем осторожно стер следы слез. Его прикосновение ошеломило ее.
— Мы поговорим позже, — тихо пообещал он.
Три стола, каждый из которых накрыт на десять персон, были застелены голубыми льняными скатертями, обшитыми кружевом; в низких вазах, в центре стола, стояли английские садовые цветы и чайные розы.
Орхидея во время обеда, казалось, пребывала в состоянии эйфории. Она поддразнивала,
Но все это время она продолжала думать о Михаиле, сидевшем за другим столом. Никто никогда не говорил с ней так мягко, никто не проявлял такой нежности. Она даже не представляла, что такое существует! Боже, чего она лишилась в жизни!
После того как в гостиной подали кофе экспрессо и капучино, Джул переглянулся с Пичис, затем взял Орхидею под руку, объявив, что его попросили провести для Орхидеи и некоторых других гостей экскурсию по квартире.
Орхидея вспыхнула, вспомнив слова Пичис о завоеванных Джулом наградах, произнесенные несколько дней назад за ленчем.
Джул включил свет в музыкальном салоне и завел небольшую группу внутрь. Орхидея пристально смотрела на большой шкаф у дальней стены, где стояли ряды «Тони», «Оскаров», «Грэмми» и других наград, которые она видела раньше. Это была блестящая бродвейская коллекция. Все, кроме Орхидеи, вскрикнули при виде ее.
— Я обычно не показываю их таким образом, — заметил Джул, — но сегодня сделал исключение по просьбе друга. — Он посмотрел на Пичис.
— Это ты устроила? — Орхидея отвела мать в сторону, как только они покинули музыкальную комнату. — Чтобы привести мне наглядный пример или что-то в этом роде?
— Дорогая, — нервно начала Пичис, — ты всегда слишком сосредоточена на исполнительской деятельности звезд, но, милая, посмотри на Джул Стайна или на Бетти Комден. Им нет необходимости появляться на сцене или экране, чтобы чувствовать себя уверенно, и ощущать, что добились желаемого.
— Ну так что? Я не хочу быть за сценой. Это не удовлетворит меня! И мне противно, что меня притащили на вечер и обеспечили сопровождающим только для того, чтобы доказать какую-то глупость.
— Тише, дорогая, не так громко. Я только хотела…
— Мне нет дела до того, что ты хотела! Наверное, ты рассказала Михаилу о моих проблемах и попросила его тоже поговорить со мной! Как ты посмела!
Орхидея бросилась в гостиную, где оставила свою сумочку.
— Орхидея, — позвала Пичис, но девушка была слишком возбуждена, чтобы остановиться. Она схватила свою маленькую, украшенную драгоценными камнями вечернюю сумочку, перебросила ремешок через плечо и поспешила к лифту. Пусть Михаил гадает, что случилось с ней, а ей нет до этого дела.
Какой же дурой она была. Вся нежность и понимание Михаила были всего лишь дурацким одолжением, которое он оказывал Пичис!
Она выбежала
Она ненавидела мужчин! Она ненавидела всех людей! Единственное, чего она сейчас хотела, — прийти домой и порыться в своем шкафу с выпивкой, пока не найдет самую большую бутылку с водкой.
— Орхидея, ты идешь слишком быстро, — сказал за ее спиной Михаил.
— Убирайся! — закричала она. — Ты был великолепным сопровождающим, а теперь уходи. Ты выполнил свой долг, сделал одолжение Пичис, преподнес мне урок. А теперь убирайся с глаз долой!
— Я не делал одолжения ни ей, ни кому-либо другому.
— Разве? Каждый пытается научить меня, как жить, как избавиться от моей проклятой зависти, но я не могу! Не могу избавиться! Она получила то, что я хотела. Она всегда имела то, что хотела я. Мне все противно! Я ненавижу ее! Ненавижу…
Ее слова перешли в приглушенные рыдания. Михаил схватил Орхидею за руку и потянул к маленькому ночному кафе.
Он подталкивал ее к кабинке.
— Мы поговорим и выпьем вашего американского кофе.
— Нет, — огрызнулась она, отталкивая его, но затем передумала и проскользнула в кабинку. Какое это имело значение? Она стала бывшей, «конченой», неудачницей. Что теперь имело значение?
Михаил заказал кофе для нее, чай для себя, а затем, оставив чашки остывать, начал разговор.
— Орхидея, я расскажу тебе о том, о чем даже Валентине никогда не говорил. Я — палач и убийца из КГБ, хладнокровно прикончивший более пятнадцати человек, некоторых из них предавший мучительной смерти… Я убивал их ради страны, в которую больше не верил! — с горечью признался Михаил. — А перед этим, в Афганистане, я убивал сотни невинных людей. Я обстреливал мирные деревни и видел, как люди бежали, загораясь от напалма, от сброшенных мною бомб.
Орхидея была близка к обмороку, она с трудом дышала.
— Если на свете есть Бог, он смотрит на меня со стыдом, — скрипя зубами, говорил Михаил. — Я никогда не смогу смыть этот позор, даже если буду стараться сделать это всю оставшуюся жизнь. Вот почему я могу говорить с тобой. Вот почему я могу слушать тебя, и мне нет дела до того, что у тебя в прошлом.
— Или с кем я спала? — дрожа, спросила она. — Я искала всю свою жизнь, но что? Михаил, я не знаю что! Я заблудилась! И ненавижу себя за это!
— Не надо ненавидеть, малышка. Ненависть бессмысленна. У меня были подобные мысли много, много раз. Иногда мне кажется, что некоторые рождены для определенной цели. Но они, как и ты, не могут найти ее. Однако что-то подсказывает им, что она существует… где-то.