Гончая свора

Граборов Иван Сергеевич

– Выходит, это именно мы, как катализатор, виновны в происходящем. Если события предрешены, то чего будет в дальнейшем стоить наша использованная ранее воля?

– Знание плана поможет нам его остановить, Флойд! – не сдавалась Адайн, царапая стенки. – Я хочу верить в то, что не судьба управляла и управляет нами, но души наши, наши ишалл, вплетены в незримую песнь мироздания. Мы больше не допустим прошлых ошибок. Мы уже выбрались из десятка передряг и выберемся и из этой! Нолгвурец, зилдраанец, человек или вольный – не всё ли едино, если сеть для всех одна и та же? Мы выберемся, Цра`Беткх! Мы выберемся и остановим его!

– Ты ведь в курсе, куда нас засасывает, да? – Валлур, скрытый уже по визор, Аттвуду ничего не ответил. – Валлур, ты знаешь, куда мы идём или нет, чёрт тебя лжеца подери?!

Орно, не отрывая обезумевший взор от места, где стояла Нукум, кровожадно, трясущейся рукой подняла клинок над головой и закричала так, будто его вонзили ей в грудь:

– Мы идём за головой Нугхири! Я убью его! – она чуть ли не грызла зубами кокон. – Я всех их убью!

Флойд почти поддался эмоциям, но вдруг, как часто бывает в критических

ситуациях, его осенило о самом главном.

– А что если…

– Говори живее Флойд Беннет, если есть что! – долбил Лэрд прикладом свой новый погреб. – Нам скоро кранты!

– Это их родная планета.

– Что? – не отразил Лэрд – Чья планета? Ты о ком вообще?!

– Клахар. Нугхири прожил здесь один многие века без соплеменников и точно знал координаты места, прибыв и ещё задолго до нас, когда только планировал наше здесь появление. Он как и Шеез не удалялся в глубины космоса, но использовал множественные переходы через нулевой порог при помощи Киртани, для того чтобы переписать историю всей своей расы. Наслоение пространств при неоднократном нулевом переходе делает это возможным. Он нашёл единственно возможную лазейку во времени. Теперь я понимаю. Гирвалм их планета и то, что Орно говорила о наступлении песков из-за моря, то, что подтверждал затем и Гартвиг… – Флойд, как мог, указал на Орно, а затем взгляд его встретил испуганные кольца коллоидного серебра, полные горести и злости от осознания невероятного. – Вы это будущие они, подобные Нугхири. Я не знаю точно, как это возможно, но только так всё сходиться: вы первый высший вид, появившийся здесь, и поэтому Мулг, генноизменённый Нугхири, пытался истребить вас. Он не исполнял для клахар некую миссию, не искал начала начал вселенной и не просто так столь долго выжидал. Нугхири пошёл против своей расы войной, пытался убить её в зародыше на уровне зарождения.

– Матерь божья… – простонал Аттвуд, которому кокон отчего-то вдруг сдавил горло. – И что у него в планах на следующий уик-энд?

– Он останется один – сам до сих пор потрясённый мыслью, продолжал Флойд, – совсем один. Хитрейшее и, быть может, умнейшее существо во вселенной с армией Нолгвура, изменённого, как и Мулг, что не знает числа и пределов своей мощи. Одному провидению высших сил известно, что он желает сотворить, и об этом знаем только мы. Мы… – он набрался смелости, чтобы сказать то, что каждый из них сейчас должен был принять. – Адайн права, мы должны его остановить.

– Остановить?! – взревел Аттвуд, а за ним что-то невнятно прохрипели и Гартвиг с Лэрдом. – Ты в своём уме, бродяга из Мидлсбро?

– Надо попытаться! – огрызаясь на кокон, поддержала идею Адайн.

– Мы даже оцарапать его не смогли, как не старались! – парировал Аттвуд. – Как мы его остановим, чёрт подери этот кокон?! Как?!

– Улвар зар Раллед. – мерно протянул Валлур, чем в воцарившемся молчании обратил на себя все взоры, требующие ответа. – Лишь пламя рассеет тьму. – он сомневался, стоит ли, но решил затем добавить то, что у всех них было на уму. – Лишь гончие, переставшие по указке бежать и перекусившие на своих шеях цепные поводки чудовища-хозяина, отыщут к свободе верный след. И я клянусь перед вами, единственный раз, так как собираюсь во что бы то ни стало сдержать эту клятву: мы перекусим свои цепи! И мы убьём Нугхири!

Хатису, мечущемуся вокруг да около в мыслях и по взрыхлённым буграм, оставалось только смотреть, как они испаряются в дымке, запенившейся белым, серым и бирюзовым отливами цвета. Тогда из зарослей, наконец, выскочил услышавший зов Дирфанн, неустанно клёкающий от предвкушения добычи, и все шумы и движения вокруг Фракхи разделили участь общины.

Глава 18

Закончилась мольба пронзительная в песне и кончен цикл воззванья. Не мне смягчать давленье образов – не в том моё призванье. Сухим остался свод, зажёгшийся при свете, и тишь, что зал пронзила, в глазах державших факелы не отразилась в скорбь. Стоят недвижимо служители, систрумами бренчат, пускают благовония вкруг Жара и тем священнодействием сбивают жажду вовлеченья у толпы. Толпа шумит: "Столпы, столпы, столпы…". Неужто верят в этот миф посеянный?

– Как мог отец мудрейший учинить столь пакостное, омерзительное действо? Сказать кому-то стоит: истинно злодейство. Я полно видел песнь. Содействовал он злу, не каясь, не отвлекая руки, пятнавшие его нутро, в служении безумию, загону слабых, что в мудрости нуждались, к праху. Он не в себе: от тела его, движимого всё же, ум отделился прочь, как если б послан был на плаху. Тысячелетия без снов – он пуще углубился в тьму.

– И тьма, как тайно говорят сто крат проникновенней слов художника Витцозэ рисованья, – показываю я на тёмные, но в прежнем свойстве красочные стены, – его забрала. – гляжу задумчиво затем на символы хранителя Орвала. – Венчается на этом песнь моя.

– Не будет больше сновидений? Истории тех упомянутых начал, как раз набравшиеся сока, сорвутся?

– Чем дальше в отзвучавшее я зрю, тем чаще нити судеб меж собою трутся… Ответ в грядущем – так всегда твердил мудрейший. Но к небылому мне не дотянуться. Быть может, кто иной бы смог, будь жив… – вдруг отвлекаюсь, чуя близкий трепет. – Пока есть время, знай же: сейчас, пусть и на краткий миг, всецело я восполнила давнишние лета. Как наяву теперь я вижу прошлого холсты и чудеса… Настало время, что тебе я обещала.

– Прошу, начни рассказ. – Жар просит. – Начни его с начала. Пусть знаю теперь многое и так, не лишним будет нам сличить ордалы, дабы незнанья пелена нам боле взор не преграждала.

Киваю.

– Так слушай… – он, предвкушая, навостряет уши. – Когда-то, когда мы были сыты, велики и славу всю познали, открыли всевозможные законы и край доступной обозрению вселенной отыскали, устав от скуки, вступили в спор большие мудрецы. Отцы величия, его творившие, собрались и себя спросили: "А

что в запретном месте? Что за гранью?". Овации да радость им устлали путь по оглашенью плана, и не было границы ликованью. Закопошился, ожил снова мир! Одеты были корабли, подобраны для них астури и веллоты. Отбросили мы, опрометчиво, сомнения и прочие заботы. Удобный смельчакам водоворот сыскали также вскоре. Меж звёздами двумя материю да свет затягивавший вход раздвинул чернотою вакуума море. И приглашал войти. С мечтой отправленные, они спешили отличиться, ворваться за препону темноты, раздвинуть силу нашего всезнанья, ответ найти. Прошли года. Всего один, самим собой оставшись, сумел домой вернуться. Другие же, прибыв за ним, не различали речь и не могли проснуться. То был Нугхири. Он и до этого умнее прочих был, был смел и благороден, но вновь представ пред толпами себе подобных, с великим горем видел в их глазах, что им теперь он совершенно инороден. Без половины зрения былого сойдя на берег, в рубцовых шрамах встретив вскрикнувшую Лиру, он в красках рассказал, как предводителем повёл армаду в недра ночи и там, где время умерло, увидел что-то, что не сумел унять в устройстве сладостных проточин. Но что же именно случилось там? Он умолчал и отдалился более чем прежде ото всех, забыть пытаясь. Декады он провёл один, на площадях не появляясь. Затем Нугхири к удивленью всех вдруг принял миссию, ревностно поверил, заверил остальных творцов, что надобно учить иных и помогать, наставить на союз. Его идей не слушали вначале, не понимали – чего бояться мог прошедший тьму? Произошёл конфуз. Блуждал затем он долгие века, по крохам собирал окраины страны, то тут, то там вдруг появляясь, и слушавшим свои идеи сообщал, от власти да её мужей нисколько не таясь и не скрываясь. Его, волнений испугавшись, признали – в ту пору ширилось великое ученье. Проклятье для Нугхири иль везенье? Умножились ряды желавших истину вкусить. Я там была и наблюдала, шагала некогда за ним, сама ступать за мудростью взывала – такое не забыть. Я помню как в груди, отца, исполненного праведной надеждой, терзала хворь, что он принёс оттуда, из-за грани. Бранился он и не терпел, когда, помочь надеясь, тянула к ней я нежностью пропитанные длани. Настал тот судьбоносный день и, намного отдалившись, я отстала. Колонна же идущих с ним, использовав единый ход, в сиянье переходных врат пропала. Ушла. Тотчас случился страшный катаклизм, врасплох застигший. С мирами заселёнными другим мирам всю связь доселе неизвестная причина оборвала. Не находила места долго я, рыдала в безутешности, стенала и, подобно остальным, в молитве мудрого отца вернуться нам на помощь призывала. Мы до сих пор зовём его… Те легионы слуг, помощников, свободных из других существ, живущих с нами рядом, восстали в хаосе, воздвигнув лозунг о иной, как им казалось, правильной свободе. Напрасно – таилась их погибель в небосводе. Погромы, миллионы войн и ненависть дорогу проложили властолюбивым воинам, что шли во тьму с Нугхири, а теперь, едва не стало связи, от сна очнулись. Их поразило той же хворью; узрев нечистых наяву, они раздором ужаснулись. Воители, не зная поражений, развеяли и города и прах восставших, и все миры былые, оставив камни за собою да песок и испарив моря и атмосферу, сметая каждый город и портал-подскок. Вдруг космос, раньше полный жизни, опустел. Не слышно за победами нам стало голосов тех преданных сынов, кто, зная про убийство, братоубийства не хотел. Я, последней в роде став, без своего желания вмиг стала во главе у зрящих и, едва на трон сей, сложенный Нугхири, села, совета, решений верных от меня потребовал народ. Свалился ворох тяжких лет, прошений утомительных, невзгод… Прошли десятилетия: я стала видеть лучше, я стала понимать, отчётливей картины различать, а вскоре, возникнув при мною созванном собранье, явился он, под громогласное рукоплесканье. Явился, словно бы ожившее легенд сказанье! В пути изрядно обтрепавшись, не стал Нугхири отвечать и споры множить, лишь что-то у воителей знакомых он забрал и отбыл к зеленеющему, брошенному миру. Там дольше пробыл: излазил недра, измерял, пыльцу в микронов плоскость расщеплял и пыль в частицах подгонял он, не смотря на некогда возлюбленную Лиру. Прошла пора и Лира, с сестрой вас нарождённых, понесла, но трепет горя свёл её в могилу. Как час пришёл – тот мир Нугхири подорвал, на части поделил и распылил окрест! Он самолично, вновь посеял во вселенной жизнь, хоть мало кто, что был не из творцов, одобрил этот недооценённый жест. Не поняли его стремлений и в гневе, утеряв рассудок да побивая, из грандиозных градов дома гнали до ворот, но видно было – он всё знал. Подобного отец мудрейший, конечно же, уверенно и ожидал. Войдя к паломникам, оставшимся из верных, в проход, он Киртани отнял у властолюбцев, в порыве разорвал свой ключ и навсегда для нас пропал. К тому моменту я ужас полно осознала. Действительно, ты прав: та хворь, что он принёс из тьмы, его забрала. Такие же неясные, безумные стремления затем в воителях я наблюдала. С собой, кто там бывал, не властен. Не мира жаждет нам теперь мудрец великий, но горя всем. Желает, чтобы мы страдали… – молчу, давая Жару время. – Вот тот момент. Великого Нугхири мы наконец-то отыскали.

Ответить силы в Жаре не нашлось, хоть и эмоции скорее света мысли обскакали.

Удар и топот. Замки качнулись. Мы с Жаром мигом встрепенулись. Сильнее сжавшись, толпы к стенам оттеснив, служители в шеренги встречные напротив протянулись. Под руки взяв, они ввели сестрицу Жара. Зал ахнул: одновременно трое песнь творящих средь них столь низких, что даже собственные дни не зрят. Такого не бывало прежде – на нас смотрели, как на диковинных зверят.

Её поближе подвели, не отступая и не размыкая круга. Жар встал и встречно подойти, обнять желал, но связка пут сжимала руки туго. Терзаясь и – но вдруг мне показалось? – сознаньем будто отдаляясь, он глянул на меня. Я поняла – пора. Тридцатый день и в благостном зените вновь зашлась заря – увиденное мною время. Жаль будет больше не узреть мне сей красы, как миру, где стою, не отыскать и мелкой комнаты живительной прохлады… Отравы только горсть.