Гончая свора
Шрифт:
– Дослушай песнь, моя любовь. Придёт и твой черёд – черёд свою пропеть, что эхом грянет в вечной кутерьме, заставив многих жён скорбеть. – решаюсь.
– Война и нам грядёт?
– О да… – смыкаю очи. – Я ощущаю города, что будут стёрты в пыль, и битвы, ещё не отгремевшие. Разрывы грома, молний скрежет, лучи сжигающие сталь. Предвижу, как звёрь страшнейший своё оружье тешит о врага!
Ещё сильней сгущается толпа, усиливая громкие раздумья. И уж не вижу статуй я великих, что головами опускаются к проходу, сужающему лаз под небосводом вечного дворца у трона. Огромна дымчатая крона…
Жар скован словом, недвижим. Его румянец блёклый, застывший на щеках, не ясен им.
– Что сделать, чтобы
– То доля не твоя. – фельветовый огонь на факелах сильнее сквозняком от тьмы поколебало. Господ простое дуновенье ветерка, пусть и впотьмах, до дрожи испугало. – Престало сильным ждать.
– Скорбеть, стенать и умирать… И к поруганию отдать безвольным полчищам, пришедшим до миров, вот это? – бессильно распускает клиссовый цветок прекрасный, что долго сохранял в руках своих, усталых от ненастий.
– Не бойся… – наставляю и, скользящей дымкой приближаясь, принимаю дар. – Та скорбь, что будет пролита, исполнит хор величья. Последний истый хор увядших. Великий хор. – к щеке его прикладываю перст и Жара боль в себя вбираю. И собственную ширю боль.
– Во имя умерших мужей? – как на богиню смотрит на меня, не в силах шевельнуться. – Во имя сгинувших в бою? – он знает. Не отбираю я – даю. – Во славу сыновей погибших?
Загадочно шепчу над самым ухом Жара:
– В твою…
Он изумлён и поражён, да так, что сердце замирает. Как многого ещё не знает…
– Слушай! – справляю резко одеяния, что вьются вкруг меня, и отступаю к трону. – От пения сего поведаю ответ. Ответ на заданный вопрос.
– Завет нам дашь? – догадлив Жар.
– Не всем. Тебе. – растерян лик его. Не понимает почему, с чего к нему мне обращаться, зачем то знанье одному? – В тебе Его течёт река. – держу ответ. – Святая кровь, не требующая исповеданья.
– Не верю… – теряет речи дар.
– Не веришь мне?! – с подобием вызова бросаю, витая дымкой страшной в зале.
– Но ведь не мне честь отдают преданья!
– Но истина. – я плавно двигаюсь к нему по тени. – В отличие от голословных толмачей она не требует истолкованья. Твоя сестра, зачем амбициозным господам она иначе? Подумай. – мотает головой. Так много смыслов… Он смущён. Противоречья мыслей Жара понимаю, а потому детали сразу раскрываю, не тая. – В её устах, как и в твоих, живёт завет.
Сутулится он, подавляя шум от толп, несущих пламя, и пробуя сложить явленья:
– Они желают так, через меня, последним сном сестре грозя, на откровения твои влиять?
– Прекрасно понимают подлые, что крови этой не смею я в ответах отказать. Не смею врать. Используют тебя, мой Жар, чтобы конец истории узнать. Они боятся ошибаться.
– Мои раздумья, отправленные вдаль, ко мне никак не возвратятся… – молчу и тут в его лице встречаю просветленье. – Они не знают, верно? Не знают, жив пророк иль мертв, и потому такое копошенье. У них надежда на спасенье и прежней власти возвращенье! За этим мы нужны. В том смысл приводить меня сюда!
– Ты понял верно. – слова в дороге застывают, как потолочная слюда.
– Нугхири предок мой… О боги, поверить в это сложно… Но почему тогда песнь о других? Происходящее так мерно. Так много странных, чуждых взору лиц…
– В неясный для меня момент, пути существ, о коих говорит она, переплелись в единый завиток. – веду рукой меж клиссовых спиралей. – В конце концов, что происходит на земле – то отражение игрищ звёзд. – к скопленьям молодым, готовым выйти на войну, мой лик направлен. – Крепись. С былым невежеством простись и наберись терпенья.
– Одно скажи: как я здесь помогу и отчего, как ты сказала, овеян буду славой? Как разум, что сулит погибель нам, остатку жалкому
– Не торопись. – теряю в сне я залу и юнца. – Поспешность – мудрость гордеца…
Глава 10
"…И предстал пред ними стальной остров, давным-давно потерявшийся среди звёзд и не помнящий обратной дороги. И было там два правителя. Один был красив и приветлив всегда да скор на потакание чаяньям народа и оттого им любим. Другой же, будучи отчасти скрягой, любви не сыскал, но, в тени первого пребывая, всё рассудительно делал для этого острова стали и тот процветал. И спросил тогда идущих мудрый Нугхири, да на посох свой опираясь:
– Кто из вас скажет, в этом месте, что есть для нас власть?
И долго давали ему ответы и не были они верны. И просили его открыться. И сказал им мудрый Нугхири:
– Вкусивши её, недостойный теряет контроль над собою и благ лишь одних ожидает. Чем меньше свершается дел неотложных, тем больше заметен на публике будет подобный правитель. И если не будет кого за спиною его, что подлинно печься изволит о нынешней жизни, то рухнет такое правленье. Власть сознающий свою и разумом крепкий, не станет словами бросаться, но будет работать усердно, дабы иному собрату в сей власти до блага добраться. И доверием полниться будет народ и наступит единение. И не зря таковой проживёт отмеренный век и потому будет праведен. И так достигнем мы истины.
Так сказал им мудрый Нугхири и рассказал народу о том, кому обязан он благом. И поняли те существа того, что был в тени, и окружили его доверьем. И ушли за Нугхири идущие подле и многие от народа того рядом. И продолжил свой путь стальной остров…".
– Страшная тьма… – говорю я, раздвигая предметы на полке.
– Нук, ты нашла? – спрашивает Орно.
– Здесь куча всяких склянок. Не видно ничего из-за закрытых окон.
– Не открывай их! Этим растениям вреден свет.
– И как только ты понимаешь, где что лежит?
– Ищи среди тех, что с суженными горлышками.
Слышится топот. Валящиеся на пол склянки узнаваемо звенят. Орно закатывает глаза и качает головой.
– Потерпи ещё немного, – отвлёкшись, вновь склоняется она над его ранами. – я не часто прошу её о такой помощи.
– Не страшно, мои ноги уже почти в порядке. Скоро начну бегать. – произносит Лату кисло улыбаясь, а после чуть не падает.
Травница заходится вместе с ним весёлым смехом, не выпуская припарку из руки. Хитрюга-Нукум подглядывает в щель между досок.
Давно Орно не смеялась. Очень давно. Последний раз… Да, кажется они играли с ней на полях и подошёл дуралей Хатис, чтобы как всегда просить её сходить с ним на празднование восшествия нового Гаату, мол там будет и Адайн и прочие её знакомые. Обычный предлог. А она его так ласково-игриво называет – Хат. Прямо как меня, всё с той же таинственной лёгкостью. Говорит, что не может, что занята и у неё полно дел. Обычный сценарий. Еннт и Теен, мальчишки часто играющие у дальней излучины реки, прикрывают рты руками, ведь вся Фракха уже в курсе относительно его похождений к травнице с верхних полей, знаменитой своей необычайной красотой. Он слушает её, улыбка сползает с больших губ, взгляд как и обычно припадает к земле, ища укрытия от следующих за этим слов утешения, фальшивых как и сама снисходительность Орно. В конце он поворачивается и уходит. Запинается о какую-то корягу и с улыбкой в последний раз оборачивается к нам. А мы уже не можем сдержаться и так хохочем что Еннт и Теен тоже уже не закрывают ртов. Им сполна влетит от Хатиса, если попадутся.