Гончие Габриэля

Стюарт Мэри

– Да, наверное...
– Лесман прикрыл тыльной стороной ладони глаза, резко тряхнул головой, словно желая окончательно проснуться, и сверкнул смущенной улыбкой. Глаза его продолжали казаться заспанными, чуть подслеповатыми серые, с широкими близорукими зрачками.
– Извините, я спал и, похоже, еще не вполне пришел в себя.

– Ну что вы, простите и вы меня. Когда как угорелая целый день осматриваешь достопримечательности, немудрено забыть про привычку людей вздремнуть после обеда... Нет, правда, простите меня, мистер Лесман. Просто, когда привратник упомянул "доктора", я невольно подумала, что моя бабка снова заболела. Я имею в виду, раз уж вам приходится жить здесь...

– Знаете что, - сказал он, - давайте все проясним. Я в общем-то не совсем доктор, если, конечно, не считать половины курса медицинской психологии...
–

он бросил на меня быстрый взгляд, - и пусть вас не смущает то, что я нахожусь здесь не в этом качестве. Ваша двоюродная бабка неплохо себя чувствует, а что до меня, то я просто присматриваю за слугами-арабами, то есть слежу за порядком, а заодно составляю ей компанию, чтобы было с кем поболтать. И мне отнюдь не "приходится", как вы выразились, жить здесь. Я приехал сюда, в Ливан то есть, чтобы провести кое-какие исследования и написать статью для газеты. Как-то раз я оказался здесь, словно был выброшен на необитаемый остров, застигнутый страшной грозой, которые временами случаются в этих местах. Ваша бабка приютила меня, потом то да се, в общем я остался.
– Он улыбнулся, но как-то настороженно и одновременно обезоруживающе, отчего я смекнула, что вполне в состоянии сама додумать в его объяснении недостающие фрагменты.
– Если у вас есть на примете какое-то другое пригодное для жилья место, то скажите.

У меня на примете был миллион других пригодных для жилья мест, в том числе масса комнат едва ли не повсюду, причем в непосредственной близости от людей.

Однако я не стала ему об этом говорить и лишь спросила:

– И давно вы здесь?

– Около года. С прошлого июля.

– Понятно. Что ж, приятно слышать, что с моей бабулей все в порядке. Значит, я смогу ее увидеть?

Он явно хотел было что-то сказать, но запнулся на полуслове, потом в очередной раз в своей странной манере коротко покачал головой и опять провел ладонью по глазам, словно пытаясь таким образом избавиться от ощущения физического неудобства или головной боли. Я заметила, что Хамид с любопытством поглядывает на него.

– Послушайте, - сказала я, - если вам есть что сказать мне, то скажите. Только давайте присядем, хорошо?

Он проводил меня в тень дивана, и мы сели. Я обхватила сцепленными пальцами колено и повернулась к нему. Его по-прежнему что-то тяготило, хотя, похоже, это была не физическая боль; его длинное тело казалось расслабленным, а руки спокойно лежали на коленях. Между его бровями, тем не менее, залегла глубокая складка беспокойства.

– Как давно вы в последний раз получали вести от своей бабки?
– наконец спросил он.

– Если вы имеете в виду меня лично, то я их вообще никогда не получала. Насколько я помню, мне довелось лишь три раза в жизни видеть ее, причем в последний раз это было в семилетнем возрасте. Но моя семья время от времени что-то узнает о ней. Вот в прошлом году было письмо, кажется, перед самым Рождеством. Она писала, что чувствует себя довольно неплохо, да, именно так "довольно неплохо", хотя новостей о себе почти не сообщала.

У меня возникло ощущение, что он уловил мою мысль, но при этом даже не улыбнулся, а, напротив, продолжал мрачно поглядывать на свои руки.

– Я просто потому спросил...
– он сделал паузу и неожиданно поднял взгляд.
– Мисс Мэнсел, скажите, как много вы и ваша семья знаете о ее жизни здесь?

– Пожалуй, знаем мы очень мало, разве лишь самые очевидные вещи, вроде того, что с годами она стала вести себя совсем странно, что прожила здесь очень долго и потому едва ли когда-нибудь пожелает покинуть эти места и вернуться домой. Видите ли, мы никогда не отличались особенно тесными семейными узами и все такое прочее, а кроме того в последний раз моей бабке вообще вздумалось напрочь порвать и с Англией, и с прелестями жизни в ней об этом говорилось практически во всех письмах, которые она нам прислала. Не могу сказать, чтобы семья так уж возражала против подобного решения, нет. То, как она поступает, - ее собственное дело. Однако, приехав сюда, я узнала о ней кое-что еще, и мне представляется, что на сей раз она в своей эксцентричности зашла слишком далеко... Я имею в виду все эти потуги подражать образу леди Хестер Стэнхоуп. Скажите, это действительно так? Она в самом деле так и живет? Мистер Лесман, она что, окончательно помешалась?

– О, нет-нет, - поспешно проговорил

он, похоже испытывая громадное облегчение от услышанного.
– Просто мне хотелось знать, что вам известно обо всем этом. Действительно, непросто было бы рассказывать все с самого начала, но, коль скоро вы и сами наслышаны об этой истории про леди Стэнхоуп, мне будет проще. Не могу сказать, чтобы ваша бабка с самого начала намеревалась стать современной Царицей Ливанской. Но когда она только поселилась в Дар-Ибрагиме, у нее был довольно большой штат прислуги, и некоторые люди то и дело сравнивали ее с той самой дамой, а потом она обнаружила, что старинная легенда про леди Стэнхоуп все еще живет в памяти обитателей здешних мест. Да ей и самой на руку использовать эту байку в смысле обслуги, влияния и, знаете, прочих побочных следствий известности. Именно местные стали первыми величать ее "леди Хэрриет" и это, как говорится, приклеилось к ней. Как я понял, поначалу ваша бабка лишь изумлялась этому титулу, но потом ей понравилось быть "персоной", а под конец, как это и бывает, процесс постепенно вышел из-под контроля. Во всяком случае ей самой едва ли удалось бы обратить все это в шутку, даже в своих собственных глазах. Не знаю, поняли ли вы меня.

– Пожалуй, поняла, - сказала я.
– Она не могла больше отделять себя от этого образа, а потому решила до конца следовать ему.

– Вот именно. Да ей и не хотелось отделять себя от него. Она так долго здесь прожила, в некотором смысле сделала Ливан своей родиной и, как это ни покажется странно, я думаю, она чувствует, что действительно имеет некое право на эту легенду.

Он улыбнулся, и это впервые было улыбкой, выражавшей неподдельное веселье.

– Сказать по правде, у нее немало общего со своим оригиналом. Она попросту сжилась с этой ролью, получает от нее удовольствие и радуется сопутствующим ей еще более живописным деталям - верховым выездам с собаками и соколами или, например, предоставлением Дар-Ибрагима для ночлега и отдыха караванам, которые следуют из Верхнего Ливана или Антиливана к морю, приемам отдельных "выдающихся путешественников", в основном, как я полагаю, археологов, которые знали ее мужа и его труды. Даже политикой увлеклась, а некоторое время назад стала грозиться - хотя, как я полагаю, в основном чтобы пустить пыль в глаза - принять ислам.
– Он сделал паузу.
– А потом, когда я сбился с пути и неожиданно объявился здесь, она, естественно, пришла в восторг. Мне было суждено стать "домашним доктором", которому отводилась такая большая роль в истории Стэнхоуп... вы ведь помните, что леди Хестер Стэнхоуп держала при себе в Джуне своего собственного врача. Так вот, когда она пригласила меня во дворец и узнала, что я медик-недоучка, то радости ее не было предела. Таким образом я и получил это благородное звание, вызывающее у слуг подчеркнутое почтение. На самом же деле я лишь услаждаю вашу бабку своим обществом и беседами. Особо подчеркну, что если бы она действительно нуждалась в медицинской помощи, то я бы пригласил врача из Бейрута.
– И кто же ее пользует после отъезда доктора Грэфтона?

– Доктора Грэфтона?
– переспросил он бесцветным голосом, и я удивленно посмотрела на него.

– А вы разве его не знаете? Ведь если он обслуживал ее здесь полгода назад, вы не могли с ним не встретиться.

– Ну да, конечно, я был здесь, просто я удивлен, что вам знакомо это имя.

– Человек в отеле, который рассказал мне про Дар-Ибрагим, рассказал еще, что прошлой осенью моя бабка болела, поэтому я попросила его разузнать, кто ее лечил, а потом позвонила этому врачу, чтобы расспросить про ее самочувствие. Мне сказали, что он уехал из Бейрута, вот поэтому я и спрашиваю, кто лечил ее после него.

– Имею удовольствие сообщить вам, что с тех пор она вообще больше не нуждается в докторах. У нее, правда, сложилось некоторое предубеждение в отношении бейрутских врачей, однако думаю, что если ей действительно понадобится помощь, я смогу повлиять на нее. Если же вас смутила та обстановка "четырехзвездочного отеля", которую вы наблюдали по пути сюда, то позвольте сообщить, что здесь имеются пять внутренних двориков, два сада, три турецкие бани, мечеть, конюшня на пятьдесят лошадей и двенадцать верблюдов и несколько миль коридоров, включая один-два потайных хода, а что до комнат, то их я даже не пытался сосчитать. Чтобы попасть из дворика принца в гарем, приходится пользоваться радаром.