Гончие Габриэля
Шрифт:
– Да? Вы хотите сказать, что кого-то там знаете?
– Ну, пожалуй... Я понял, в чем причина ваших затруднений, не вижу в этом никакой вашей вины и потому полагаю, что проблем с новой визой не будет. Разве придется заплатить еще полкроны, потерпеть, пока они под копирку заполнят пару бланков, но вот, пожалуй, и все. Так что не переживайте раньше времени. Обещаю - все будет в порядке. Если хотите, то я сам зайду с вами и посмотрю, как все будет проходить.
– О, правда? Я хочу сказать, если у вас есть время... Как мило с вашей стороны!
Я чувствовала, что от нахлынувшего на меня чувства облегчения стала даже заикаться.
–
– Нет, э... хотя иногда я курю. Пожалуй, можно. О, это турецкие?
– Нет, "Латакия". Лучший сорт сирийских сигарет. Попробуйте.
Я взяла сигарету, и он дал мне прикурить. Шофер, который за все это время не произнес ни слова, уже давно курил. Лавел тоже закурил и откинулся на спинку сиденья рядом со мной. Я обратила внимание на то, что и зажигалка, и портсигар у него из золота. В шелковых манжетах красовались тяжелые золотые запонки, поверхность которых была изящно "огрублена". Солидный человек и к тому же очень уверенный в себе. Может, какая-нибудь "шишка"? Во всяком случае, похож. Я даже стала подумывать о том, что совершенно случайно установила в Ливане "полезный контакт", о чем мы говорили с отцом. Похоже, мне действительно не стоило больше беспокоиться насчет "сюрте" и, следовательно, визы.
Лавел молчал и, чуть повернув голову, смотрел в окно. Некоторое время мы сидели, не произнося ни слова и покуривая, а машина между тем бесшумно мчалась на юго-запад, миновала Верхний Ливан, потом опустила нос и устремилась к появившемуся вдалеке Бейруту. Было приятно вот так просто сидеть и ни о чем не думать. Словно наступил своеобразный интервал, провал во времени, момент свободного падения, вслед за которым последует очередное усилие. И предпринять его мне поможет этот приятный и столь влиятельный мистер Лавел.
Именно тогда, когда я испытала облегчение и почувствовала, как хрупкое напряжение плавится, подобно воску, превращаясь в приятную, тягучую ириску размягченных костей, нервов и погрузившихся в дрему мускулов, именно в тот момент я осознала, как я была скована и зажата, как бессмысленно и бестолково предвкушала встречу с чем-то ужасным, что на самом деле было всего лишь плодом моего собственного воображения. Хамид что-то увидел и почувствовал в моих словах, но то, что было неверно им истолковано, мне самой придется тщательно разложить по полочкам своего сознания и как следует осмыслить...
Пожалуй, именно этим я и была сейчас занята, а машина тем временем летела вперед, тяжелые, теплые солнечные лучи били в окно, а ветер сдувал с кончика моей сигареты серый пепел, голубыми нейлоновыми нитями вытягивал струйки пушистого дыма, и мне было приятно движением руки отгонять его от глаз, пока ладонь наконец не упала на колени, а сама я, умиротворенная, не откинулась на сиденье, ни о чем больше не думая.
Мой сосед, тоже, похоже, расслабившись, отвернулся и устремил взор на простиравшуюся за окном панораму. Крутые холмы уплыли куда-то в сторону от дороги, а усеянная камнями зелень травы неожиданно сменилась темной полосой леса и блеском струящейся воды. Поодаль, за пробивавшейся сквозь лес рекой, равнина снова поднималась - там террасами тянулись желтые, зеленые и золотистые поля, а еще выше начиналась каменистая почва, постепенно сменявшаяся сероватыми потеками льда и снега. Росшие вдоль дороги тополя вспыхивали и исчезали, проносясь за окном подобно телеграфным столбам, голым и чуть похожим на кружева на фоне
– Боже праведный!
Лавел, который в полудреме глядел в окно, внезапно напрягся, сорвал с носа темные очки, вытянул шею и, прикрыв глаза ладонью, стал всматриваться в уходящие вниз горные склоны.
– Что случилось?
– Да нет, ничего, ничего особенного, вид чудесный, вот и все. И надо же, как все к месту, даже никогда бы не подумал...– он коротко хохотнул. А ведь здесь и в самом деле до сих пор жив дух романтики. Гарун-аль-Рашид, ароматы Аравии, кровь на розах... Там, внизу, скачет верхом какой-то араб, а рядом с ним бегут две великолепные персидские борзые. Вы о них слышали? Салюки - изумительные существа. Дивное зрелище!
Я никак не могла взять в толк, о чем он говорит, и продолжала возиться с встроенной в спинку переднего сиденья пепельницей, пытаясь раздавить в ней окурок.
– А на руке у него должен сидеть сокол, - добавил Лавел.– Может, так оно и есть, только я отсюда не могу разглядеть. Я подняла на него быстрый взгляд:
– Вы сказали, всадник с двумя борзыми? Здесь?
Разумеется, это всего лишь совпадение. Мы находились в нескольких милях от Бейрута, а Дар-Ибрагим расположен в совершенно противоположном направлении. Это просто не мог быть Лесман со своими собаками. Однако, само по себе, такое совпадение было весьма странным, а потому я резко выпрямилась и потянулась к окну:
– Где? Не вижу...
Мне пришлось буквально перевеситься через Лавела, чтобы глянуть вниз. Он откинулся назад и указал рукой в сторону холма, находившегося прямо под нами.
Машина плавно скользила по наружной стороне склона. Дорога не была огорожена ни стеной, ни забором, ее окаймляла лишь метровая полоска засохшей глинистой почвы, на которой между тополями рос репейник, а сразу за ним высилась вертикаль скалы.
Я посмотрела вниз:
– Ничего не вижу. Какой масти лошадь?
– Ярко-гнедая, - он снова махнул рукой.– Вон, смотрите, как раз въезжает под деревья. Быстрее! Видите мужчину в белом?
Я старалась проследить за жестом его правой руки и едва прильнула к нему всем телом, как он крепко обнял меня свободной левой рукой.
Поначалу мне показалось, что он хочет поддержать меня на крутом вираже, однако затем - невероятно - я почувствовала, как напряглась его рука, и это уже скорее походило не на галантную поддержку, а на крепкий захват. Я вся подобралась, пытаясь вырваться из его объятий, однако он продолжал жесткой как сталь рукой удерживать меня, обхватив левой ладонью мое запястье и полностью обездвижив его. С учетом же того, что все мое тело было плотно прижато к его боку, правая рука также практически бездействовала.
– Сидите тихо, и с вами ничего не случится.
Этот голос, превратившийся сейчас в шепот, был мне определенно знаком. И глаза тоже - немигающие, в упор уставившиеся на меня. Длинный нос, оливкового цвета лицо, которое при свете масляной лампы могло показаться бледным...
Но это же какое-то безумие.
И если минуту назад могло показаться бредом то, что здесь, в сорока милях от Дар-Ибрагима, Лесман разъезжает верхом, то уж совсем кошмаром являлось то, что моя двоюродная бабка Хэрриет, переодетая сорокапятилетним мужчиной, удерживает меня, ожесточенно сжимая мои плечи одной рукой, тогда как в другой неожиданно появился какой-то блестящий предмет.