Good Again

titania522

Пит сделал глубокий вдох, явно пытаясь сохранять спокойствие.

— Я согласен с тобой, что время сейчас не самое подходящее, но и тебе не помешает включить голову. Доктор Аврелий сказал, что шанс ничтожно мал. Не стоит лезть в бутылку: если удача на нашей стороне, скорее всего ты не беременна.

Я резко развернулась к Питу, неосознанно сжав кулаки.

— И когда это, черт побери, удача была на нашей стороне, Пит? Хоть раз, ну хотя бы раз… Скажи, когда это все складывалось в нашу пользу?

Пит весь будто помертвел.

— Не знаю, Китнисс.

Мы попытали удачу в эти последние несколько месяцев, и она нам улыбалась. И все складывается в нашу пользу, ну, по крайней мере, в мою. А ты что — считаешь, что удача тебе не улыбается? — парировал он резко.

Его сарказм пресек мои напыщенные речи, и я, наконец, заметила, что он уже кипит от злости. Он был прав — правильный, рассудительный Пит. Но я уже была не в силах объективно смотреть на вещи и видеть во всем одно хорошее. Ребенок совершенно не вписывался в мои планы, и мысль, что он вот-вот может у меня появиться, не вызывала у меня ничего, кроме ужаса.

— Ну, вот он — самый яркий пример того, что все не в нашу пользу. Рождение ребенка стало бы катастрофой!

После этих моих слов повисла тревожная, напряженная тишина. Я сама была шокирована своей опрометчивостью, и тут же пожалела об этой вспышке. Лицо Пита окаменело, и он сложил руки на груди в оборонительном жесте.

— Дети никогда не становятся катастрофой, Китнисс. Как бы мы с тобой ни были надломлены, но, появись у нас ребенок, я любил бы его бесконечно, сделал бы все, что в моих силах, чтобы защитить его, если нужно, даже от себя самого. Ведь что я люблю тебя, и он бы был твоей частичкой. Я никогда не назвал бы его появление катастрофой, — и он прошел мимо меня, направляясь к двери.

— Куда ты? — спросила я, вдруг перепугавшись.

— Прогуляться. Не тебе одной бывает нужно выпустить пар, — сказал он и, даже не обернувшись, захлопнул за собою дверь.

Я медленно осела на диван, чувствуя себя опустошенной после всех этих мучительных треволнений, и положила лоб на ладони. Я совершенно не могла позволить себе иметь детей. Была абсолютно в этом убеждена, но не признавалась прежде в этом Питу. Несмотря на нашу с ним помолвку, по сути наши отношения нам обоим еще были внове. Нам столько нужно было с ним восстановить, построить заново. Особенно в том, что касалось Пита и его воспоминаний.

Но все вышло так, что он решил, будто я не хочу иметь детей именно от него. Вряд ли он мог бы понять, что я вообще не хочу заводить детей, ни с кем, что дело не в нем. Окружающий мир все ещё оставался ужасным местом, полным нищеты и страданий. Новое правительство было не в силах гарантировать стабильность, чтобы я могла родить ребенка и не бояться, что вернутся времена, когда каждый год Жатва отнимала у семей средоточие их хрупких надежд на будущее, развеивая их как болотный туман. И я знала, что мне было уже этого не вынести, мне было не выжить посреди этого запустения и безнадежности, несмотря на всю мою любовь к Питу.

Или того хуже: что, если бы я и эти дети, которые бы от меня зависели, потеряли однажды Пита? Стала

бы я как моя мать тонуть в пучине смертельной депрессии, бросив их на произвол судьбы? Дело было бы уже не в Жатве, а во мне: я бы сама бы их покинула, обрекла на муки, и все равно бы их в итоге потеряла. Способен ли был мой материнский инстинкт сохраниться при подобных обстоятельствах? Опираясь на события последней недели, я не была в этом уверена. А без этой внутренней убежденности, душевного спокойствия я была не в состоянии носить под сердцем ребенка. Неужто Пит не замечал той ужасной угрозы, что я представляла для его детей?

***

Так я мысленно и металась, переносясь в мрачных фантазиях от одного жуткого сценария к другому, еще более ужасному. Когда через час дверь мастерской вновь распахнулась, я лежала, свернувшись калачиком на диване, и пялилась в пространство. Пит тут же рванулся ко мне, окликая меня по имени, и приземлился возле меня на колени, насколько ему позволял протез.

— Китнисс! Ты в порядке? — звал он, осторожно меня встряхивая.

Я посмотрела на него и тут же поняла, насколько сейчас напоминаю себя же, каких-то пару дней назад, в моем прежнем паралитическом состоянии. В горле у меня першило, но я все-таки умудрилась выдавить:

— Да. Просто задумалась, — сказала я и потянулась, чтобы взять его за руку. — Пожалуйста, не пугайся.

Он резко выдохнул и то, насколько ему полегчало, было написано у него на лице крупными буквами.

— Прости. Я не должен был оставлять тебя одну.

Встав с дивана, я размяла затекшие ноги и поясницу.

— Все нормально, но нам надо поговорить, — произнесла я.

Пит смотрел на меня очень серьезно, когда я двинулась прочь из мастерской.

— Хорошо.

— Не здесь. Хочу выйти из этой комнаты. Пойдем со мной, — позвала я.

Он последовал за мной в гостиную. Я подошла к небольшому секретеру красного дерева и, потянув за крошечное кольцо, выдвинула ящик и достала оттуда связку ключей. Не говоря ни слова, я прихватила отцовскую охотничью куртку, сжав ее, как талисман, прежде чем напялить на себя. И, стоя в проеме настежь распахнутой парадной двери, стала ждать, пока Пит оденется и догонит меня, отмечая его заинтригованное выражение лица. День был ветреный, и мои щеки мгновенно раскраснелись от пребывания на свежем воздухе. Потом мы молча направились в мой старый дом в Деревне Победителей. На пороге Пит остановил меня и повернул лицом к себе.

— Что все это значит? — спросил он.

Встав на носочки, я чмокнула его в пылающую от холода щеку.

— Хочу тебе кое-что показать.

То ли от холода, то ли от бешеного сердцебиения, я долго не могла попасть ключом в замочную скважину. Так что Пит в итоге забрал связку из моих трясущихся рук и отпер сам. На нас навалилась ужасная тишина, повеяло застарелым холодом необитаемого дома. Я вся трепетала, ощущая присутствие поблизости целого сонма бесплотных духов. Меня снова затошнило, но я постаралась не дрейфить и сглотнула комок в горле.