Good Again
Шрифт:
Проигнорировав его замечания, я отправился домой, чтобы претворить свои планы в жизнь.
***
— Не врежься в стол, — предупредил я Китнисс, которая с завязанными глазами шла по коридору вслед за мной. А не завяжи я ей глаза, она бы подглядела, что творится в гостиной, и весь сюрприз, который я для нее приготовил, пошел бы насмарку.
— Да куда же это мы? — произнесла она, нервно смеясь.
— Давай. Надеюсь, тебе понравится, — сказал я, осторожно приоткрывая дверь и заводя ее внутрь.
Подведя ее поближе к разожженному очагу, я снял импровизированную повязку с ее глаз. У меня мелькнула мысль, как ее можно было бы использовать,
Стоило Китнисс открыть глаза, как она завороженно выдохнула:
— Пит!
По всей комнате, на каждой горизонтальной поверхности, стояли горящие свечи, и их теплое сияние соперничало с бушевавшим за окном злым ветром, который клонил деревья к земле. Один удачно брошенный комплимент, и Эффи радостно выдала тайну своих драгоценных свечек, в том числе. где их надо заказывать и какие меньше всего чадят. Перед камином были расстелены толстые одеяла, которые я притащил из гостевой комнаты — так вот я изощренно отомстил этому неприветливому пространству. В маленькой кастрюльке на огне булькал горячий шоколад, распространяя вокруг свой непередаваемый словами аппетитный запах. Из крайне редко в нашем доме используемого проигрывателя звучала нежная инструментальная композиция, так что когда Китнисс, наконец, совладала с первым шоком, я притянул ее к себе и медленно стал покачиваться вместе с ней в такт музыке.
— Пытаешься меня соблазнить? — неловко выдавила Китнисс, приникая ко мне.
— Вроде того, — ухмыльнулся я, касаясь губами ее волос. — Но прежде я хотел тебе почитать.
Она вскинула голову, удивленная.
— Правда? Да ты извращенец! — рассмеялась она.
— Жуткий, как всегда. — прошептал я, целуя ее в шею, и с удовлетворением ощущая, как она задрожала от этого прикосновения.
Мы танцевали, пока не разомлели от тепла и мягкого колеблющегося света, и сами не стали мягкими и текучими, как горячий шоколад. Не говоря ни слова, я уложил ее на гору подушек и одеял, и мы выпили шоколаду, а потом ее голова устроилась у меня на груди. И я раскрыл книжку, которая в последнее время стала моей любимой, другой рукой при этом поглаживая волосы Китнисс. Я нервничал, и надеялся, что она не сочтет то, что я читаю ей банальным. Как и во мне самом не все в этом стихотворении было ясно и прозрачно — она было весьма старинное:
Мешать соединенью двух сердец
Я не намерен. Может ли измена
Любви безмерной положить конец?
Любовь не знает убыли и тлена.
Любовь — над бурей поднятый маяк,
Не меркнущий во мраке и тумане.
Любовь — звезда, которою моряк
Определяет место в океане.
Любовь — не кукла жалкая в руках
У времени, стирающего розы
На пламенных устах и на щеках,
И не страшны ей времени угрозы.
А если я не прав и лжет мой стих,
То нет любви — и нет стихов моих! ***
Китнисс смотрела на меня с восторгом.
— Я могла бы тебя весь день слушать, — прошептала она. — Ты сказал что-то похожее в лесу.
— Ты так быстро поняла это стихотворение? Мне пришлось его раз восемь прочитать. Прежде чем я уловил смысл, — ответил я изумленно.
— Не то чтобы каждое слово. Но в принципе, да, — она поднесла книгу к глазам, и перечитала стихотворение. — Любовь не меняется, когда переменяются обстоятельства, или когда того, кого ты любишь, нет рядом. Нет. Она как путеводная звезда, которую не может уничтожить даже шторм. Любовь — звезда для каждого, кто заблудился… —
— Да ты меня разыгрываешь. Ты ведь читала это прежде, — бросил я ей обвинение, пораженный, насколько точно она все поняла.
— Отчего ты так удивлен, что я могу это понять? Или ты думаешь, что я тупая? — парировала она, и в ее голове прозвучали опасные нотки.
– Нет, я просто думал, что это для тебя может… оказаться слишком… напыщенно, — я стал запинаться.
Китнисс поджала губы.
— Отец пел нам самые разные песни. Я давно не практиковалась, но в принципе могу понять о чем стихотворение. К тому же все сложные слова объясняются внизу страницы.
Я снова пришел от нее в восторг.
— Ты никогда не перестаешь меня поражать.
Она же стала совершенно серьёзной.
— Подумай, что бы ты потерял, если бы ушел. Мы не можем позволить Капитолию одержать еще одну победу над нами. Больше нет.
— Я никуда не уйду. Обещаю, — сказал я и мой голос дрогнул от переполнявших меня чувств. — Это стихотворение заставило меня задуматься о нас, о том, что мы не должны бороться с тем, что мы чувствуем.
Я наклонился, чтобы ее поцеловать, но она отстранилась.
— Почитай еще одно, — она почти мурлыкала. — Ты такой сексуальный, когда мне читаешь.
Затащив ее к себе на колени, я раскрыл книгу на последнем стихотворении.
Ты такой хороший повар.
Я такой хороший повар.
Если оба кашеварим,
Оба и толстеем.
Никто до нас не доберется.
И друг от друга нам не деться,
Двум толстым кускам теста,
Поднявшимся и запеченным
В постели медленным огнём.****
Китнисс закинула голову назад и от души рассмеялась, и звук этот был прекраснее, чем музыка, звучавшая фоном.
– Да, точно! Это про нас! – она подползла ко мне, отбросив книгу в сторону, и подарила мне глубокий поцелуй, у которого был привкус топленого шоколада.
– Тебе это больше всего понравилось, правда ведь?
– поддразнивал я ее, зачарованный тем, как ей удается меня распалить одним маленьким жестом. – До чего же ты предсказуема.
– Такая уж я, - она вновь меня поцеловала, уже не сдерживаясь. – Ну-ка покажи, как тут все задумано, в твоем гнездышке, потому что я сейчас собираюсь запечься на пару с тобой на медленном огне.
Мы оба зашлись от смеха, когда она опрокинула меня на груду мягких теплых одеял.
______________
* В оригинале глаза называется «The Star To My Wandering Ship» (букв, звезда для моего блуждающего корабля). Название следовало бы перевести как «Звезда, которую моряк определяет место в океане», так как это прямая цитата из 116 сонета Шекспира, в данном случае в классическом переводе С. Я.Маршака. Но я, как уже было сказано, не люблю громоздкие заголовки.
**«Книга сияющих строк» («A Book of Luminous Things») — поэтический сборник, антология любовной лирики, составленный нобелевским лауреатом по литературе (1980), американским поэтом и переводчиком, уроженцем Литвы, поляком по национальности Чеславом Милошем. Подробнее о нем здесьДалее автор цитирует различные стихотворения, вошедшие в сборник.