Гордость и предубеждение
Шрифт:
«Я написал полковнику Форстеру и попросил его по возможности выяснить у оставшихся в полку близких друзей Уикема, есть ли у того какие-нибудь родственники или знакомые, которым может быть известно, в каком районе города скрывается сейчас Уикем. Если окажется, что такие люди есть, их сведения имели бы для нас огромное значение, так как пока в своих поисках нам совершенно не от чего оттолкнуться. Полковник Форстер, я уверен, сделает все, что в его власти, чтобы удовлетворить эту просьбу; но я подумал, что, возможно, лучше, чем кто-либо другой, о связях Уикема знает Лиззи…»
Элизабет прекрасно понимала, чем вызвано такое внимание к ее персоне, но порадовать
Она никогда не слышала, чтобы у Уикема вообще были какие-либо родственники, за исключением, разумеется, отца и матери, которые оба умерли уже много лет назад. Тем не менее, она не отрицала, что кто-нибудь из его сослуживцев в …ширском полку владеет более полезной информацией; и, хотя никаких иллюзий по этому поводу Элизабет не строила, она не считала, что просьба дядюшки является излишней.
Все дни в Лонгбурне теперь были преисполнены беспокойством, однако самые тревожные часы наступали тогда, когда ожидалась почта, с прибытием которой напряжение каждое утро усиливалось вдвое. Только письма, независимо от того, сообщали ли они хорошие или плохие новости, могли избавить их от мучительного неведения.
Но прежде чем они вновь получили весточку от мистера Гардинера, на имя их отца пришло письмо совершенно с другой стороны, от мистера Коллинза; и Джейн, которой были даны указания вскрывать в его отсутствие любую адресованную ему корреспонденцию, распечатала конверт и, не обращая внимания на Элизабет, которая всегда находила письма мистера Коллинза любопытными и потому заглядывала сейчас через плечо сестры, прочитала следующее:
«Дорогой сэр,
я чувствую себя обязанным, учитывая наше родство и мое положение в обществе, выразить вам свои соболезнования по поводу несчастья, которое постигло вашу уважаемую семью и о котором нам вчера сообщили в письме из Хертфордшира. Уверяю вас, дорогой сэр, что мы с миссис Коллинз искренне сочувствуем вам, так как понимаем, насколько велико ваше горе, ибо его последствия не в силах устранить даже время. Никакие слова с нашей стороны не смогут облегчить ваши страдания, утешить вас или избавить от боли, которая при таких обстоятельствах для любых родителей, я уверен, просто невыносима. По сравнению со случившимся смерть вашей дочери была бы Божьей милостью. Но что еще хуже, как утверждает моя дорогая Шарлотта, у нас есть основания полагать, что безнравственное поведение мисс Лидии вызвано чрезмерным снисхождением при ее воспитании; хотя в то же самое время, чтобы не огорчать вас и миссис Беннет еще больше, я склонен думать, что она была предрасположена к этому от природы, иначе бы не совершила в столь юном возрасте такого гнусного поступка. Как бы там ни было, вы достойны лишь сожаления; и вместе со мной так считает не только миссис Коллинз, но и леди Кэтрин и ее дочь, которых я не мог не посвятить в это дело. Они также согласны со мной в том, что сей отвратительный шаг одной вашей дочери нанесет непоправимый урон благополучию всех остальных, ибо никто, как говорит леди Кэтрин, не опустится до такой степени, чтобы обратить внимание на подобную семью. В этой связи мне с чувством удовлетворения остается добавить, что, если бы в прошлом ноябре не имели места определенные события, ваш позор коснулся бы и меня. А пока позвольте посоветовать вам, дорогой сэр, найти утешение в том, чтобы навсегда отвергнуть от себя распущенную дочь и, предоставить ей самой пожинать плоды своей аморальности.
Искренне ваш и т. д. и т. д.»
Мистер Гардинер не писал до тех пор, пока не получил ответ от полковника Форстера; но и после этого ничего обнадеживающего он сообщить не смог. Ни одному офицеру в полку не было известно о том, чтобы у Уикема водились родственники или
– Картежник! Этого я уже никак не ожидала. И кто бы мог подумать…
Мистер Гардинер также написал, что если их отцу не помешают непредвиденные обстоятельства, то он приедет домой уже на следующий день, то есть в субботу. Приведенный в отчаяние столькими неудачными попытками, он, наконец, поддался уговорам своего шурина и согласился вернуться в Лонгбурн, поручив продолжать поиски мистеру Гардинеру. Когда об этом передали миссис Беннет, она не выразила того восторга, который ожидали ее дети, еще хорошо помнившие ее прежнее беспокойство по поводу безопасности мужа.
– Что! Он возвращается домой?! И без бедной Лидии?! – кричала она. – Нет, он не может уехать из Лондона, пока не найдет ее. Кто же тогда сразиться с Уикемом и заставит его жениться на ней?
Поскольку миссис Гардинер уже начала скучать по собственному дому, было решено, что она вместе с детьми отправится в Лондон еще до того, как оттуда приедет мистер Беннет; и, таким образом, ее увезла карета, которая вернулась в Лонгбурн уже с самим хозяином.
Уезжая, миссис Гардинер пребывала в крайнем недоумении по поводу Элизабет и ее друга из Дербишира, который был так внимателен и заботлив. С тех пор племянница ни разу не упомянула его имени; а предположения миссис Гардинер относительно того, что он пошлет им вдогонку письмо, на практике не подтвердились, так как Элизабет из Пемберли ничего не получала.
Нынешнее бедственное положение ее семьи на самом деле давало массу поводов для письма, в котором мистер Дарси мог бы, например, выразить свое сочувствие. Теряясь в догадках, Элизабет никак не могла понять, почему он так долго молчит. Поскольку она уже прекрасно разбиралась в собственных чувствах, то знала, что, если бы он написал ей, она бы намного легче перенесла тяжесть позора, который навлекла на них Лидия. Даже одно его слово, как считала Элизабет, могло бы избавить ее от столь частых бессонных ночей.
Когда приехал мистер Беннет, то поразил всех своим обычным спокойным видом. Не имея привычки говорить много, он и сейчас почти молчал и ни словом не обмолвился о деле, которое вынудило его покинуть дом; и только, спустя какое-то время дочери, наконец, осмелились затронуть волнующую их тему.
Это случилось уже ближе к вечеру, когда все собрались пить чай. Первой о Лидии заикнулась Элизабет; и, как только она выразила сожаление по поводу того, что пришлось вынести ее отцу, он ответил:
– Ничего не говори об этом, ведь кто должен страдать, как не я? Ее поступок на моей совести, и расплачиваться за него мне.
– Вы не должны быть к себе так строги, – произнесла Элизабет.
– Не нужно предостерегать меня против этого. Нет, Лиззи, позволь мне хоть раз в жизни почувствовать свою вину. И не беспокойся: я не сойду с ума, и все это скоро пройдет.
– Вы полагаете, что они в Лондоне?
– Конечно. Где же еще они могут так хорошо прятаться?
– Лидия всегда хотела попасть в Лондон, – заметила Китти.