Гордость и страсть

Физерстоун Шарлотта

— Одна ночь, — поддразнивал он, — ты обещала всего одну ночь. А я обещал, что она будет того стоить.

«О, что за дурацкая насмешка», — подумала она и забыла обо всем, потому что его рот и пальцы нашли тот самый ритм. До чего же она была глупа, отказываясь от этого или считая его неспособным на такое.

— Я умираю, — умоляла она, ускоряя ритм и желая большего. — Я хочу, чтобы ты вошел в меня.

Никогда еще женщина не заставляла его так увериться в своей мужественности. Все в Люси притягивало и подталкивало к самым примитивным желаниям, которые

он прятал в недоступных глубинах сознания. Желание захватывать и брать было настолько жгучим, что ему почти невозможно было противостоять. Она желала, чтобы он взял ее, погрузился в горящее страстью, влекущее лоно и предъявил на нее свои права.

Но он желал большего. Хотел, чтобы Люси взывала к его милосердию, молила наполнить ее, взять так, как ни один мужчина не делал прежде и не сделает в будущем. Он жаждал услышать, как она произнесет его имя своим прекрасным, хриплым от страсти и желания голосом.

Он смотрел, как она учится и подчиняется ритму его прикосновений, как обольстительно ее бедра движутся в такт движению его пальцев. Было бы еще более чувственно смотреть, как она станет двигаться, когда он будет у нее внутри, понуждая взять от него все. Смотреть на то, как эти чудные бедра сомкнутся вокруг его талии и он станет входить в нее все глубже с каждым новым толчком.

— Тогда иди, — прошептал он, опуская ее вниз. — Откройся мне.

Она попыталась облизать губы, и он воспользовался этим, чтобы тут же захватить ее язычок ртом, показывая, что скоро будет делать внутри ее. Она вскрикивала и сопротивлялась, он продолжал медленно входить в нее. Его толчки были медленными, легкими, слабыми для того, чтобы подарить ей освобождение, но достаточными, чтобы заставить молить о том, чего она хочет.

— Это то, чего тебе хочется?

— Да! Нет! — Она извивалась под ним.

— Нет? — Он переместил ее ноги себе на плечи. — А как насчет этого?

В ту минуту, когда он приник ртом к самой желанной части, Люси захотелось закричать. Это было совершенно непристойно, грешно и распутно. Она больше не могла думать, не хотела ничего, кроме наслаждения, которое его рот дарил ей.

— А, значит, это, — произнес он между ударами языка. — Да, это определенно то самое, чего ты хочешь.

Его слова были заносчивы, уверенны и невероятно чувственны. Люси обессилела сопротивляться. Он был невероятно мужествен и заставил ее почувствовать себя желанной женщиной.

Тело сотрясала дрожь, разбивающая вдребезги мысли. А потом он оказался внутри, наполняя ее трепещущее тело, его сильные руки поддерживали бедра, а член проникал все глубже и глубже. Люси простонала его имя, не в силах ни унять, ни замаскировать желание в своем голосе.

— Подари мне оргазм, Люси, — просил он, и она сжала его волосы. — Я хочу быть последним, что ты видишь и чувствуешь.

Она была близка, так близка, он мог нашептывать ей на ушко всякие бесстыдные и чувственные слова, голос стал гортанным, в нем проявился акцент, к черту все условности. Равнодушие. Респектабельность.

— Да. Я могу ощутить,

как ты сжимаешь меня, сдавливаешь, выдаиваешь меня. Прими меня, позволь войти в тебя, Люси, жарко и глубоко.

Женская сила вливалась в нее, и она потянулась, чтобы провести руками по его груди. Они смотрели в глаза друг другу, ее пальцы охватили его щеки, привидения исчезли, освободив теплое и живое серебро.

— Что ты видишь? — выдохнул он.

Помотав головой, она не произнесла ни слова. Не было мыслей, не осталось слов. Она видела прошлое, глядя на девочку, которая, стоя на кухне, смотрела в глаза беспощадному пугающему мужчине, который не отрываясь наблюдал за ней холодным, бесстрастным взглядом.

— Адриан, останься со мной! — закричала она, вцепившись в него, уткнувшись губами в его плечо.

— Я останусь, моя любовь. Это то, чего я всегда хотел, — быть на твоей стороне, защищая тебя, делая твои мечты реальностью.

Маленькая смерть на этот раз оказалась не такой уж и маленькой, это стало чем-то долгим и прекрасным. Кожа лоснилась от жаркой испарины, тела пахли мускусом, губы, языки и руки сплелись, не в силах насытиться друг другом. В его объятиях она сорвалась с обрыва, еще крепче прижавшись к нему, вслушиваясь в звуки счастья, которыми наполнялась комната и ее душа.

Глава 24

Постель остыла, и Люси задрожала, желая снова вернуться в теплые объятия мужа.

— Адриан? — Она открыла глаза и увидела, что он стоит у окна, держа в руке вырезную деревянную кроватку и глядя в ночь за окном. Снежная буря утихла, и теперь отдельные легкие хлопья тихо спускались с высоты, блестящие и белые на фоне черноты ночи.

Он напрягся, стоило ей заговорить, и неохотно повернулся, чтобы взглянуть ей в глаза.

— Роузи просится. Я оденусь и выведу ее, — объяснил ее муж.

Это был совсем не тот человек, которого она узнала. Кто-то невероятно мрачный, и это испугало ее.

— Что такое? — прошептала она. Неужели она была слишком раскрепощена, чересчур активна для брачной постели? Она вызвала в нем разочарование? Казалось, она вся съеживается в постели, той самой, где они только что занимались любовью, где, наконец, стали мужем и женой в истинном смысле этого слова.

— Ты пугаешь меня, — собравшись с духом, сказала она. — Я хочу, чтобы ты поговорил со мной, рассказал, о чем думаешь, твои глаза скрывают мысли. Мне остается только догадываться и делать выводы, ни один из которых, я уверяю, не мог бы утешить.

Он глубоко вздохнул и потер лицо руками:

— Давай спать, Люси, уже очень поздно.

— Не надо отвергать меня, — потребовала она, но слова прозвучали больше как трогательная мольба. — Пожалуйста, не надо. Я знаю, что со мной бывает трудно, но я стараюсь.

Его взгляд сверкнул навстречу ей.

— Дело в том, что тебе не надо стараться.

Ее постепенно охватила паника.

— Я не понимаю, что изменилось между «тогда» и «сейчас»? Я думала, ну… Я думала, что ты получил удовольствие.