Горение (полностью)
Шрифт:
– Коли вы скажете, где намерены произвести акт, - задумчиво сказал Антон, - тогда и я отвечу на ваш вопрос.
– Хорошо, - после долгой паузы откликнулся Карпович.
– Акт будет поставлен на улицах, во время проезда царского кортежа к порту.
– Они же придут сюда на "Штандарте", - удивился Антон.
– Они и в городе-то вряд ли появятся.
– Они приедут сюда по чугунке, - сказал Карпович.
– Вот в чем дело, товарищ Антон.
– Информация надежна?
– Вполне.
– В таком случае я скажу, что мы ставим акт на царском фрегате. Наш человек застрелит царя
– Я могу с ним увидеться?
– А я смогу увидеться с тем, кто будет казнить императора на ревельских улицах?
– Можете, - ответил Карпович.
– Я один из них. "Антон" взглянул на собеседника своими ясными, детскими, сияющими глазами, вздохнул:
– Чем будет работать товарищ? Бомба или револьвер?
– Револьвер.
– Это рискованно. Оружие могут выбить из рук, особенно если акт приурочен к обходу строя. Надежнее обмотать себя динамитом, полная гарантия успеха.
– На военном корабле динамит не спрячешь, товарищ Вадим. И шнуры тоже, нереально.
– Револьвер опробован?
– Да.
– Я оставлю вам свой адрес, товарищ Антон. Если человек, взявший на себя счастье покончить с тираном, появится в городе - найдите меня, хорошо?
– Я сделаю это.
Азеф выслушал Карповича, гуляя по ночному Ревелю; когда тот кончил, сыграл рассеянность; он не должен помнить всего, что ему рассказал адъютант; в случае удачи максималистов он будет в стороне:
– Прости, я задумался о своем, все пропустил мимо ушей... Пусть молодежь делает, что хочет, я ставлю на боевую организацию, пойдем встречать наших: я отправил телеграмму, они должны приехать вечерним поездом.
Никто конечно же не приехал, поскольку боевики получили сообщение Азефа за десять минут перед отправлением поезда в Ревель и за час перед тем, как из Петербурга вышел царский состав. Поэтому путешествие на "чугунке" прошло спокойно; в Ревель Герасимов привез с собой двести филеров; сто человек обеспечила местная охранка; армия выстроила шпалеры солдат по дорогам следования августейшей семьи; вся ревельская полиция была на улицах, сдерживая спинами жаркую толпу зевак; мальчики и девочки, одетые в белые платья, махали трехцветными флажками; хористы рвали горло, исполняя "Властный державный"; когда государь ступил на борт катера, Герасимов облегченно вздохнул: конец делу венец, на море царя никто не достанет.
С этим он отправился в отель и провалился в сон, тяжелый и какой-то душный; проснулся в ужасе: увидел государя голым, к болезни; бросился в ванную комнату, пустил воду, смыл дурь с кончиков пальцев; в эту примету верил свято, - если после пригрезившегося кошмара смыть кончики пальцев водой, сон не сделается явью, сколько раз так бывало и всегда кончалось добром...
Вернувшись в широкую двуспальную кровать, тяжело затянулся папиросой, подумав: "Был бы Столыпин покрепче, не стал бы я пальцы водою смывать, да здравствует республика и ее создатель Александр Герасимов!"
А между тем директор департамента полиции Максимилиан Иванович Трусевич, поселившийся в "штабной" гостинице вместе с "тихоней" - товарищем министра внутренних дел Александром Александровичем Макаровым (старый друг Петра Аркадьевича - еще с тех пор, как Столыпин был саратовским губернатором, а он, Макаров,
Из пяти страниц, написанных убористым почерком от руки (машинке такое не доверишь, у Герасимова всюду свои люди, не исключено, что и в стенографическом бюро департамента кого заагентурил), Трусевич подчеркнул лишь несколько строк:" Сероглазый" (так филеры обозначили Герасимова) в 13.32 зашел в кафе и занял столик в глубине зала. В 13.40 к нему присел "Урод" (так был обозначен Азеф). В течение двадцати пяти минут они, заказав две чашки кофе со сливками, беседовали о чем-то; ввиду указания "не пугать", попыток прослушать собеседование не предпринималось.
В 14.05 "Урод" вышел из кафе и, взяв пролетку, отправился в центр города.
В 14.11 "Сероглазый" вышел из кафе и, сев в ожидавший его экипаж, поехал в военную гавань, где встретился с "Толстым" (такую кличку филеры департамента дали дворцовому коменданту Дедюлину) и "Рыжим" (так был обозначен начальник личной охраны государя генерал Спиридович).
В 14.42 все трое на боте отправились на военный корабль.
В 14.57 "Урод" встретился в ресторане "Золотая корона" с "Черным" (так был обозначен Карпович).
В 15.08 "Черный", расставшись с "Уродом", который стал обедать, отправился в район Нымме, дом семь, собственность шкипера Густава Юрна.
В 15.53 "Черный" вышел из дома и, тщательно проверяясь, отправился в центр, в ресторан "Золотая корона", где "Урод", не входивший ни с кем в контакт, заканчивал обед кофеем. "Черный" присел за столик "Урода" и беседовал с ним в течение пятнадцати минут. После этого они расстались, "Урод" отправился на вокзал и, взяв билет на петербургский поезд, зашел к начальнику железнодорожной станции "Ревель". Через окно было видно, что он спросил разрешения позвонить по телефонному аппарату. Такое разрешение ему было дано.
Опросом барышни с телефонной станции вокзала удалось выяснить, что из кабинета начальника действительно звонили в город, назвав номер отеля "Люкс". Точного содержания разговора телефонистка не помнит, но смысл сводился к тому, что "кризис заболевания прошел, ничего опасного для организма более нет, только нельзя допускать максимальной температуры, следует сразу же применять хирургические меры". Это послание просили передать некоему "Александру Васильевичу".
Между тем в 15.45 из дома шкипера Юрна вышел неизвестный, примерно двадцати трех лет, высокий блондин с пшеничными усами, нос прямой, глаза голубые, круглой формы, сам очень высокий, примерно двух метров росту, одетый в форму мичмана военного флота, и отправился к военной гавани, где сел на парапет, ожидая кого-то в течение часа, не сходя ни с кем в контакт. После этого вернулся домой и более никуда не выходил и никого из неизвестных не принимал; присвоена кличка "Усатый".