Горицвет
Шрифт:
— Жаль? Конечно же, нет, — сказала она, усмехнувшись, так же как он, довольно натянуто, — но видите ли, Грег…
— Так я и думал, — оборвал он ее, и в его глазах снова запрыгали бесовские всполохи. — После того, как я вдоволь наслушался проклятий в свой адрес, пока тащил вас, сюда, наверх, трудно было бы ждать чего-то другого.
— А никто не просил вас тащить меня. Если уж у вас хватило безумия броситься под мою пулю, могли бы в довершение благодеяний отвезти меня обратно домой.
— Чтобы все мои закодычные враги и непримиримые друзья, обыкновенно бывающие у Херувимова, увидели, как из-моих рук рвется пьяная, не помнящая себя женщина? Или вам было бы приятно вспоминать на следуюший день, как я взгромоздил вас
Странно, но самые невинные упоминания об ее муже в устах Грега звучали, точно удар пощечины. А это упоминание, как сразу почувствовала Жекки, отнюдь не было невинным. Во всяком случае, услышав эти слова, она дернулась всем телом, как будто в самом деле испытала боль от хлесткой затрещины. Ее глаза засветились угрожающе и дерзко. Грег, как казалось, только этого и добивался. Его лицо стало непроницаемым, а вместо насмешливости голос стал источать абсолютное, и оттого бьющее точно в цель, убийственное спокойствие.
— Вы трепыхались и бились в моих руках, как припадашная, — произнес он с невозмутимостью телеграфного столба, — а ругались не хуже любой марухи из дешевых питейных, так что мне в голову приходили самые нелицеприятные предположения относительно того, где и с кем вы коротаете вечера.
— Да, вы… вы… — Жекки кое — как выдернула руку из-под его тяжелой ладони, и попыталась вскочить, но та же тяжелая длань без малейшего усилия потянув ее, усадила на место.
— Что у вас за привычки, в самом деле, — проронил Грег, глубоко вжимая ее пятерню в обивочную кожу дивана, — бежать, вскакивать, обрывать собеседника на полуслове. Я же говорю, вы получили скверное воспитание, Евгения Павловна, и боюсь, — такое складывается впечатление, — получили его отнюдь не в гимназии.
— Зато вы ведете себя ровно так, как и положено законченному подонку. — Глаза ее метали стальные молнии, но непроницаемая стена, встававшая у них на пути, легко опрокидывала их вспять.
— Вот видите, как быстро все прояснилось, — сказал он, развязно откинувшись на спинку дивана.
Казалось, этот обмен любезностями оставил его совершенно равнодушным. Только на постоянно колеблющихся весах, где попеременно то поднимались, то опускались чаши с двумя основными его настроениями — насмешливостью и небрежением, — последнее, по ощущениям Жекки, снова начало заметно перевешивать.
— Послушайте, Грег, — сказала Жекки, с трудом сдерживая гневную дрожь в голосе, — я… возможно, должна быть за многое благодарна вам. Возможно, вы специально напрашивались на мою благодарность, вытаскивая меня из этого… из всего этого. Вы проявили ко мне больше чем участие, а я была… я и вправду была груба и озлоблена. Но ваша манера испрашивать для себя признательность кажется мне ничуть не менее гадкой, чем мое пьяное сумасбродство. Моему, по крайней мере, есть оправдание.
— Вы чудачка, моя дорогая, — выдавил Грег словно бы через силу. — Чтобы заполучить о себе доброе мнение, мне не нужно было совершать ровным счетом никаких благотворительных поступков. Я чувствую себя совершенно к ним не способным.
Достаточно было просто притвориться тем, кем хотят видеть мужчину все так называемые благовоспитанные дамы. Быть как все, и более ничего. Полагаю, и для вас этого было бы вполне достаточно, и если бы я захотел, мы бы были с вами лучшими на свете друзьями или… — Грег самодовольно протянул паузу, — или чем-то посущественней, чем друзьями. Но дело в том, моя прекрасная волооокая Жекки, что с вами мне совершенно не хочется притворяться. Именно с вами мне почему-то хочется быть самим собой. Не знаю почему, но это доставляет мне не с чем несравнимое удовольствие. Может быть, потому что в вас я нахожу что-то очень близкое, почти родственное. Я вижу, например, что вам, как и мне, претит общественное
Грег задумчиво посмотрел на Жекки, словно сожалея, что все расточаемые им слова падают на бесплодную почву. Но это сознание, по всей видимости, не слишком удручало его.
— Сколько себя помню, — уверенно продолжил он, — я всегда хотел сбежать из этой тюрьмы, — он обвел широким полукругом кабинет, из чего Жекки заключила, что Грег невзлюбил дом Херувимова. — Уйти от всего этого, потому что, чем дальше тем больше понимал — долго так не выдержу, не смогу. Задохнусь или, черт его знает… застрелюсь, может. А впрочем, это ведь одно и тоже. Нам всем чтобы дышать нужен воздух, Жекки. Вы знаете, нужна свобода. А здешний порядок вещей, к сожалению, не предлагает других способов освобождения, кроме обретения финансовой состоятельности. В нищите, сколь бы ее не превозносили философы, люди освобождаются только от собственного достоинства. Такова правда, рутина бытия. Поэтому желающим жить и оставаться людьми, приходится без устали добывать деньги. Деньги и еще раз деньги. Свобода, увы, продается. И стоит подчас недешево. Ваша, к примеру, на сегодняшний день — каких-то пять тысяч. Вы это узнали нынче ночью в самом грубом преломлении — закладная — имение. О более тонком толковать дальше, думаю, не стоит. Рановато. Вы ведь до чрезвычайности просты, моя дорогая, и оттого-то, может быть, так занимательны для меня и так… — Грег опять потянул время, — а впрочем, нет, пожалуй, большего вы пока не заслуживаете.
XLVIII
Замолчав, он посмотрел на нее со снисходительностью большого умного человека. В эту минуту Жекки показалось, что он всегда, все время их знакомства относился к ней именно с этим снисходительным превосходством.
Впомнилось что-то про восточных одалиссок. Скорее всего, Муся сама не понимала, до чего права, а Жекки оставалось только негадовать, и злиться на саму себя. Невероятно, как ей могли приходить в голову мысли о влюбленности Грега? Ведь он всего-навсего снизошел до нее, выбрав объектом привычной мужской охоты. Игры без страсти, в которой всегда и всё понарошку. Жекки даже не особенно удивилась, уразумев это. В конце концов, чего еще она могла ждать от Грега?
— Вы действительно многое мне объяснили, — сказала она, наконец, выдыхая накопившееся раздражение. — Не думайте, однако, чтоб я была о вас лучшего мнения, просто сейчас у меня не осталось вовсе никаких причин благодушничать с вами.
— Приятно это слышать.
— К примеру, деньги. Вы уверены, что меня влечет к ним то же самое стремление, что владеет вами. Так вот, это не так. Вы со своими дружками пытаетесь отнять у меня то, ради чего я пошла на разные гадости. Мне деньги нужны, чтобы сохранить мой дом. Вы же грабите, неизвестно ради чего. Вероятно, из склонности к разбою.
Грег в ответ громко рассмеялся.
— Ну что с вами делать, — сказал он, сбрасывая с ресниц повисшие на них веселые слезинки. — Дорогая моя, вы лишний раз убеждаете меня, что я в вас не ошибся. Вы — существо, не склонное к послушанию. И вот почему мне было бы так жаль разорить вас.
Жекки не могла видеть себя со стороны, но и без того поняла, что кровь разом отхлынула от ее лица, и даже губы как будто похолодели. А Грег сделал вид, что не заметил ни ее бледности, ни смертельного испуга в ее застывших глазах, как-то слишком скоро утративших стальной блеск. Он хдаднокровно отнял свою ладонь от ее руки, поднялся и неторпливо прошелся по кабинету.