Горькая полынь моей памяти
Шрифт:
*Иблис – сатана в исламе
Глава 51
Дамир. Наши дни. Южное побережье
Она лежала рядом, отвечала на поцелуи, потом обводила кончиком языка его губы и смотрела, смотрела в его глаза. В темноте радужка её глаз казалась то серой, то тёмной, но Дамир знал – там синева, густая, насыщенная, разбегающаяся яркими васильковыми лучиками, заканчивающаяся ободком цвета индиго. Он знал её глаза, все нюансы цвета и выражений.
Одним движением подмял под себя, распластывая,
Двигался, словно от этого зависит жизнь, не мог унять себя, остановить, даже услышав протест, даже поняв, что она отталкивает – не мог. Только зажал её руки, закинув над головой, зафиксировал ладонью тонкие запястья, вдавил в пружинистый матрас и двигался, двигался, двигался, обезумевший, одурманенный её откуда-то взявшимся криком наслаждения, такого острого, настоящего и отчего-то жалобного, и двигался, двигался, двигался, вколачивался, пока не открыл глаза прямо в солнечный свет.
Дамира подорвало на собственной кровати. Под ним была Эля.
Эля… Эля… Эля. Эля! Эля!!
Его рука сжимала тонкие запястья, губы рядом с его губами были зацелованы, волосы разметались по подушке, васильковые всполохи поведены поволокой вожделения.
Сон… просто сон… Тот самый сон.
Он качнул бёдрами, двинулся с оттяжкой, потом резко вошёл, чтобы выйти почти до конца, и снова войти. Ещё раз. Ещё. Ещё.
Сон… просто сон… Тот самый сон. Навязчивый. Сводящий с ума. Бесконечно. Еженощно.
– Твою мать! – подорвался он, подхватывая Элю, впиваясь ладонью в тонкую шею.
Переломить ничего не стоит. Одно сжатие, один поворот до щелчка.
– Твою мать, – повторил он, как заведённый.
В голове отщёлкнул тумблер. Листья отрывного календаря, кружащиеся, складывающиеся аккуратной стопочкой в дни, недели, месяцы. Тридцать девять недель с момента похорон Тима до рождения Серафимы.
Тридцать девять недель! Столько, чтобы выносить ребёнка. Его ребёнка! Девочку с рыжеватыми косичками, синеглазую, как её мама.
Сон… просто сон… Пусть Иблис засунет свою страшную пасть себе в задний проход, если это был сон!
– Твою мать! Эля! Долго ты собиралась молчать?! – он увидел ужас в синих глазах, отчаяние, животный страх, тут же отпустил руку, давя рвотные позывы при взгляде на красные пятна на белой шее.
– Ты заберёшь её? Заберёшь? – отодвигалась Эля по дивану, натягивая на себя простынь. – Не забирай, пожалуйста, не забирай, не надо, не забирай… – слышалось сквозь всхлипывания и покашливания. – Не забирай…
– Я не стану забирать у тебя Серафиму, – почти по слогам ответил Дамир, силясь произнести спокойно, получилось, как у солдафона на параде – гортанный, невнятный, охающий звук. – Не стану. Успокойся, – подтянул на себя перепуганную до икоты женщину. – Не стану.
– Она моя, моя девочка,
– Твоя, – соглашался Дамир. А чья ещё, конечно Элина… и его. Его Файзулина Серафима Дамировна, названная в честь чу-до-твор-ца.
– Моя, – послышался упрямый писк.
– Твоя, – ещё раз согласился.
– Почему мама плачет? – раздалось сзади, Дамир резким движением перехватил покрывало, набрасывая себе на грудь, благо всё, что ниже пояса было скрыто простынёй.
– Ударилась, – с вымученной улыбкой проговорила Эля, судорожно вытирая слёзы. – Палец ушибла.
– Надо подуть, – деловито посоветовала Серафима, забралась поближе к маме, начала старательно дуть и приговаривать: – У кошки боли, у птички боли, а у мамы не боли. И у Кирпич не боли. П-ф-ф-ф-ф, не больно больше?
– Нет, – всхлипнула Эля, обнимая дочку. – Не больно.
– Тогда не плачь!
– Не буду.
– Иди сюда, – Дамир подхватил малышку, отвлекая. Он уже успел сходить в спальню, одеться, теперь показывал глазами Эле, что ей не мешало бы сделать то же самое. – Будем завтракать или смотреть «Холодное сердце»? – зашёл сразу с козырей, мгновенно переключая внимание малышки с ушибленного пальца мамы на сказку. Что и говорить, Олаф – отличный снеговик, прекрасный помощник в деле отвлечения от обнажённой мамы в постели чужого дяди.
– Холодное сердце!
– Отлично, включай, – он протянул Серафиме пульт, и пока та разбиралась с кнопками, быстро собрал постельное бельё и заправил диван.
– О чём думаешь? – где-то на середине мультфильма спросил притихшую Элю, в задумчивости разглядывающую тумбу под телевизором. Удивительной красоты конструкция. Серый металлик, стекло, саундбар.
– Так... – неопределённо отозвалась она. Так? Так, значит?!
– Эля? – промурчал он в ухо. – Я жду, – она покосилась, окинула задумчивым взглядом дочку, перевела взгляд на него.
– Нужен костюм Снегурочки, из голубой парчи, с пуговичками-сосульками…
– Вот как? Очень нужен? – засмеялся Дамир, уткнувшись носом в растрёпанные волосы, источающие аромат горечи, заставляющий сердце биться на полную катушку. Жить. Любить. Дышать.
– Серафима – лучшая Снегурочка, чтобы ты знал!
– Значит, завтракаем и едем за костюмом.
А что он ещё мог сказать?
Глава 52
Эля. Прошлое. После побега от Файзулиных
Северное лето - короткое, прохладное, зато ароматное, яркое, сочное. Пролетело оно для Эли быстро, как одно мгновение. Школьникам ещё не прогремел звонок на первое сентября, а в воздухе уже отчётливо запахло осенью.
Мышечная память сначала привела её в Мезень, почему Эля рванула именно в маленький, будто законсервированный в прошлом веке посёлок, она ответить не смогла бы. Иных мест не знала, придумать ничего не вышло. Жильё нашлось быстро, сдать комнатушку за «живые» деньги мгновенно нашлись желающие.