Горькая полынь моей памяти
Шрифт:
Перед посадкой в самолёт он дозвонился Эле, услышал хриплый, перепуганный голос, обещавший послушно отправиться в квартиру Дамира, там закрыться на все замки и сидеть тихо. Не очень-то он поверил бессвязной речи, однако выбора не было.
И вот. Свернувшись в немыслимой позе, свисая бёдрами с края дивана, Эля спит в палате Равиля. Дамир сглотнул горький комок, вставший в горле, не дающий вздохнуть полной грудью. Ревность?.. Она самая, как и положено – иррациональная и злая.
– Как ты? – вместо приветствия выдавил Дамир, разглядывая расписной
Говорить пришлось шёпотом, до подъёма ещё далеко, в отделении было пустынно и тихо, лишь недовольная медсестра косилась на раннего посетителя и пациента, решившего усесться в одно из кресел в зоне отдыха.
– Я тебя прошу, забери свою женщину домой, – раздался рокот, вперемешку с тихим, неуместным смехом.
– Что она здесь делает? – он попытался говорить отстранённо, как о тажине Алии Долматовой, получалось плохо.
– Спит.
Действительно, довольно очевидно – спит в неудобной позе, словно прикрывая собой ребёнка.
– Тебе что-нибудь нужно? – опомнился Дамир. Не время и не место для ревности, угрожающе шипящей твари, разливающей яд по некогда мёртвому телу, пускающей отраву в застывшую кровь Влада Цепеша, разгоняя сердце до немыслимых оборотов. – Что произошло? – наконец справился будто бы о главном.
Равиль пересказал то же, что накануне, опуская важные детали, без них рассказ звучал полным бредом, больным сном. Однако растекающаяся внушительная гематома по линии лба указывала на реальность происходящего. Равиль что-то скрывал, это не нравилось Дамиру, речь шла об Эле и о Кариме – женщинах, за которых он несёт ответственность.
Он уставился в упор на Юнусова. Видел, как недовольная складка прорезает лоб друга, морщится нос, приоткрывается рот, а затем закрывается, как у сома, выловленного в полуденный зной из Волги.
– Карима? – не смог скрыть своего удивления, когда услышал полную версию произошедшего.
Ненормальная! Если бы прямо сейчас здесь стояла сестра, Дамир забыл бы свои благородные порывы, слова, произнесённые в доме отца, выдернул ремень из шлёвок и протянул по мягкому месту Каримы, чтобы мозги на место встали. Сестра окончательно слетела с катушек?
– Успокойся, я сам виноват, – предупредил рвущиеся возмущения друга Равиль.
– Виноват в том, что моя сестра не умеет думать?
– В этом тоже, – тряхнул головой Равиль, болезненно морщась. Движение напомнило, что они сидят не в холле дома отдыха, и Юнусов здесь не отдыхает.
– К Эле есть претензии? – задал последний вопрос.
– Единственная просьба – забери свою женщину. Не могу спать, когда рядом посторонний человек. Эта ведьма суетится, носится, точно не шишку мне на лоб поставила, а тяжкие увечья нанесла, – фыркнул Юнусов.
– Заберу, – ревность снова подняла склизкую голову, зашипела.
– Эй! – Юнусов толкнул друга в плечо, попытался улыбнуться, снова зажмурился.
– Идём, – Отделение начало просыпаться, стали появляться первые полусонные пациенты, спешно прошли два врача, кинув недовольный взгляд на посетителя, пробежала
– Я благодарен Эле, – тихо и серьёзно произнёс Равиль. – Она защищала Кариму.
– От тебя? – вот уж кого не стоило защищать от мужа. Даже если бы он всыпал бестолковой женщине – был бы сто раз прав. В том, что Равиль не позволит себе поднять руку на свою маленькую, даже если она начнёт прижигать калёными иглами его шею, не было сомнений.
– Она не могла этого знать, – ровно сказал Юнусов, пришлось с ним согласиться.
Совсем недавно, около десяти тысяч лет назад, омертвевший, как Влад Цепеш, Дамир и сам был за секунду от мысли, что Равиль ударит бросающую в лицо проклятия жену.
– Она держала в руках нож, когда я появился, считаю, мне повезло, – уголок губы пополз вверх. – Забери свою ненормальную. И, кстати, очаровательная дочь героя, названная в честь чудотворца. С нетерпением жду знакомства с Кирпичом. Кирпич? Кирпичей? Как склонять в женском роде слово «кирпич»?
– Не меня спрашивай.
– Надеюсь, в ближайшее время мне не подвернётся случай узнать. Вылет завтра в двадцать сорок.
– А можно? Что врач сказал?
– Что он скажет? – равнодушно кинул Юнусов. – Я должен быть рядом с семьёй, именно там я и буду.
– По-моему, у Каримы другое мнение.
– Придётся поменять её мнение, – дверь в палату открылась.
Эля подскочила с дивана, вытянулась, как оловянный солдатик, и уставилась на вошедших огромным глазами.
– Как вы себя чувствуете? – пролепетала Эля, виновато глядя на Равиля. – Что-нибудь нужно? Я чай могу сделать. Или за кофе сходить, здесь автомат есть… Или?..
– Элеонора, – послышался скрип Юнусовских зубов. – Тебе себя не жалко, меня не жалко, подумай о Серафиме, – он шлёпнулся на кровать и откинулся на подушку. – Уйди, а!
– Могу помочь.
– Девочка, уйди с моих глаз! – зарычал Юнусов, Дамир едва не заржал в голос.
– Пойдём, девочка, – фыркнул он, подходя к Эле, отодвигая её в сторону выхода из палаты. Поднял Серафиму на руки, прижал к себе одной рукой, перехватив другой за спину. Горячие со сна ручонки обхватили мужскую шею. Малышка заканючила во сне, несколько раз всхлипнула, а потом доверчиво засопела.
По дороге Серафима проснулась, весело рассказывала о своём ночном приключении. На скорой помощи покатались, добрый доктор угостил «сосачкой – это конфета такая специальная, чтобы не укачивало». Тётя Карима заплела ей косичку, как у принцессы, а потом уехала. Далеко-далеко. И у тёти есть настоящий ребёночек.
– Когда я вырасту большая, у меня тоже будет ребёночек! – твёрдо заявила Серафима и тут же продолжила: – Только девочка! Мальчишки глупые!
Действительно, мальчишки глупые. Дамир поймал себя на улыбке, на том, что расслабленно слушает малышку, вдыхает окутывающую горечь полной грудью, не мучаясь от удушья, не страдая от обструкции лёгких.