Горькая полынь моей памяти
Шрифт:
– На твоё имя!
– Эля, у тебя был не один месяц, чтобы открыть счёт на своё имя, перевести все деньги туда. И даже с учётом того, что ты этого не сделала – это твои деньги. Какого… – он с трудом опомнился, что в квартире ребёнок, одёрнул себя. – Твои. Деньги. – Выдохнул.
Про злополучный счёт Дамир вспомнил не сразу. В то время он не помнил собственное имя, о незначительной сумме даже думать не хотелось. Пустое. Бессмысленное. По возвращению узнал, что деньги сняты через два дня после побега Эли. Узнал город, в котором производилась операция. Дамир помнил, как
Дамир не хотел искать правду, узнавать больше и больше о женщине, которую любил. Потонуть в пучине грязи, окружающей её, извлекать крупицы правды из потоков лжи, фальши, дерьма, каждый раз обрушивающихся на него при упоминании имени «Элеонора».
Эля… Эля… Эля. Эля!
Спустя несколько месяцев он закрыл счёт и развёлся с безвестно отсутствующей в одностороннем порядке, по решению суда.
Глава 50
Дамир. Наши дни. Южное побережье
– Мы можем уехать? – прозвучало набатом, пробежало по позвоночнику Дамира, осело в желудке невыносимой болью, на грани с отчаянием.
Что он мог ответить? Нет! Они не могут уехать. Не отпустит, никогда.
«Не открывай, храни секрет, будь хорошей девочкой для всех. Закрой все чувства на замо-о-ок», – послышалось пение Серафимы из гостиной, и тут же – восторженный детский писк.
Могут уехать? Дамир не вкусил сладости детского смеха, не узнал, кто такие Олаф и Свен, не напитался рыжеватыми косицами и открытым васильковым взглядом. Он не надышался горечью, не пропитался ею насквозь, на клеточном уровне.
Запретить? Она сбежит, оставив сотни вопросов без ответа. Согласиться? Рванёт раньше, чем он успеет произнести слово «Да».
– Можете, – наконец, выдавил из себя. Заболели суставы, заломило виски, должно быть, так чувствует себя наркоман во время ломки. – Но я прошу остаться до вечера, – Дамир чувствовал тремор собственных рук, как при абстинентном синдроме. Если Эля его яд, он готов пить его вечность.
– Зачем? – она с подозрением смотрела на собеседника, переступая с ноги на ногу, крутя в руке приглянувшуюся чашку – Дамир привёз из Чехии дешёвую безделушку, купил в киоске для туристов.
– Серафиме нужен отдых, – ответил первое, что пришло в голову.
Ребёнку необходим отдых, режим дня и здоровое питание. Стоит ли бросать подобный аргумент хорошей матери? Серафима на удивление спокойная малышка, рассуждающая, открытая миру, не испуганная, не видевшая зла от взрослых. Такими дети растут в полных, любящих семьях. Эля – безрассудная, до бесячего глупая и абсурдная, – воспитывает малышку в безусловной любви.
– Да, – согласилась она, прикусив губу.
Он почувствовал боль. Из женской губы сочилась кровь, а больно стало Дамиру. Сделал шаг вперёд, Эля подпрыгнула со стула, отступила на шаг, замерла, отвернулась. Зажмурилась, как перепуганный ребёнок в процедурном кабинете при взятии крови.
Дамир привлёк к себе Элю, аккуратным движением,
– Всё будет хорошо, – мужской шёпот был хриплым, словно чужим. Дамир удивился, услышав звуки, издаваемые его же голосовыми связками. – Всё будет… – слова терялись в аромате горечи, колкой боли, головокружении. В упругой мягкости груди, прижавшейся к нему, в резком женском выдохе, опалившем грудную клетку. – Всё будет.
Он наклонился, оставил лёгкий след поцелуя на щеке, едва сдержавшись от резких движений, прикоснулся губами к полупрозрачному уху и замер, с наслаждением ощущая, как расслабляется в его руках Эля. Минутная передышка?
– Мы поговорим вечером, хорошо?
– О чём поговорим? – услышал невнятный писк.
– Обо всём. Расскажешь мне всё, что произошло в тот год? – на всякий случай прижал к себе покрепче, будто женская фигурка может раствориться в его руках, растаять, как эфир, без следа, не оставив после себя и горечи на губах.
Дамир не был уверен, готов ли услышать всё, любую неприглядную правду об Эле. Не уверен, что сможет принять любую правду… Но и гадать, строить предположения, пытаться разобраться, что в голове и сердце синеглазой поморочки, однажды ворвавшейся в его жизнь, он больше не хотел.
Эля замотала головой, давая понять – она будет молчать. Упрямая, невыносимая, абсурдная. Его.
– Хуже уже не станет, понимаешь? – постарался, чтобы голос звучал не пугающе, вкрадчиво.
– Ругаться будешь, – еле слышно пробубнила Эля, Дамир невольно улыбнулся. Чисто ребёнок, просыпавший песок на палас в доме, уверенный, что если молчать – никто не заметит.
– Скорее всего, – согласился Дамир, ловя себя на улыбке. – Давай поступим так: сейчас смотрим мультик, хочу увидеть Свена, раз уж мне досталась почётная роль оленя, – удержаться от смешка не получилось, Эля тоже сдавленно прыснула. – Гуляем, с Серафимой надо погулять, – Эля согласилась кивком. – Обедаем в ресторане, отдыхаем, а к вечеру ты решишь, что можешь рассказать.
«Лучше рассказать всё», – добавил про себя, вслух же не давил и, словно в знак солидарности со своими словами, отпустил руки. Эля выскользнула, как рыбка, спешно пошла в сторону гостиной, откуда доносилась озвучка мультфильма.
«Холодное сердце» посмотрели дважды. Дамир признал, Свен – отличный парень, несмотря на рога. Обедали в ресторанчике недалеко от дома, Серафима с интересом оглядывала интерьер, раскладывала салфетки в одном ей известном порядке, с аппетитом поела, не гнушаясь овощей. Дамир невольно вспомнил собственные детские страдания над картофельным пюре с кабачками. Малышка же с аппетитом уминала брокколи, а брюссельская капуста в супе привела её в восторг.
– Это малыши капусты! – взвизгнула девочка.