Горняк. Венок Майклу Удомо
Шрифт:
— Это поговорка лжет, — сказал он.
Оба рассмеялись, и он подумал, что впервые слышит ее смех и что смех у нее хороший. Словно звенят сразу много нежных, мелодичных колокольчиков.
— Пошли в дом, — сказала она, оглянувшись. На улице стояли два мальчугана, злорадно на них уставившись.
На веранду вышла Мейзи и одним зорким взглядом оценила всю картину.
— Еда готова.
Кзума и Элиза следом за нею вошли в дом.
Все уже сидели за столом. Ужинали наспех, потому что уже появились первые гости.
Лия
— Так! Явились наконец вместе — кобель и сучка. Это хорошо. А то мне уже надоело. Ну, что стали? Ешьте. Оттого что вы влюблены, я свою вечеринку откладывать не намерена.
Элиза усадила Кзуму на скамью.
— Она нам добра желает, — шепнула Элиза. — Ты на ее язык не обижайся.
— Знаю.
Лия встала и посмотрела на Мейзи. Взгляд ее смягчился. Потом она обхватила Мейзи за плечи и ласково ее притиснула.
— Пошли, Мейзи. Нам предстоит много работы и много веселья. Ты будешь хозяйкой на празднике и откроешь праздник, и вообще распоряжайся, ладно?
— Это будет очень хорошо, — сказала Опора.
— Я сама хотела открыть праздник, — сказала Элиза.
— Ты лучше за своим мужчиной присматривай, учительница! — цыкнула на нее Лия и увела Мейзи во двор, где уже собрался народ и музыканты настраивали инструменты.
— Сегодня ты должна быть счастливая, — сказала Лия.
— А я и есть счастливая, — сказала Мейзи и ласково к ней прижалась.
— Так беги, начинай танцы. И смейся, голубка, смех у тебя хороший. От него и другие будут смеяться. Беги.
Мейзи выступила вперед, подняла руки. Разговор замер, музыка притихла. Став под лампой, прикрепленной к веревке для белья, она призвала всех — пусть забудут свои заботы и будут счастливы, ибо счастье— это хорошо. И запела песню о счастье. Музыка была теплая, бодрая. Голос Мейзи — с хрипотцой, теплый. И в глазах опять загорелся смех. В ее голосе. В руках.
В том, как она стояла, и как открывала рот, и как смотрела на всех. Все это ощущали, и это сказывалось в их глазах и улыбках.
— А теперь танцуйте! — крикнула Мейзи и ухватила за рукав какого-то стройного юношу.
Лия улыбнулась уголком рта и поспешила смахнуть слезу.
— Вот кто хорош-то.
— Да, этот Кзума — дурак.
Лия стремительно обернулась. Она и не знала, что Опора рядом.
— Я с тобой не говорила, старуха.
Та улыбнулась:
— Знаю. Ты говорила сама с собой, но я услышала. И это правда. Кзума — дурак.
— Элиза очень хороша.
— Знаю. А он все равно дурак.
— Мужчина не дурак, старуха, если берет женщину себе по вкусу.
— Но все мужчины дураки, когда берут таких женщин.
— Глупая ты, Опора. Разве подойдешь к мужчине, разве скажешь ему: «Вот для тебя женщина. Люби ее». Мужчина сам полюбит, в этом все дело.
— Знаю, милая. Разве не так было с Папашей…
Лия стиснула ее руку.
— Вот и всегда так, — сказала Опора и глубоко
Подошла какая-то старуха и увела Опору. Лия постояла, глядя на праздник. Начался он хорошо. И дальше пойдет хорошо. А потом, через несколько дней, она разберется с Дладлой, ведь праздник-то в его честь. Отмечается день, когда она узнала, кто ее выдает.
Посреди двора горел огромный костер. От него шло тепло, люди снимали пальто и накидки. Лия подозвала каких-то юношей и велела развести костры поменьше в разных концах двора.
Земля во дворе была жесткая, к ней был подмешан цемент и конский навоз, потом ее утоптали, потом прошлись по ней плоским камнем. Теперь здесь был паркет не хуже, чем в шикарном ресторане. От костров скоро станет тепло в любом конце двора, и тогда все будет ладно.
В дальнем уголке двора несколько старух готовили еду. Все шло как надо.
Лия вернулась в дом. Кзума и Элиза были там — засиделись за столом.
— Так, — сказала Лия и улыбнулась им.
Кзума подвинулся, давая ей место на скамье, но она села на другую, напротив. Она видела, что Кзума счастлив. И Элиза счастлива. Элиза изменилась. Глаза ее глядели мягче, от этого она стала еще краше. И рот не жесткий. И более хрупкая. Не такая прямая и несгибаемая. А рука то и дело тянется потрогать Кзуму.
Мысленно Лия кивнула. С влюбленными всегда так. Женщина находит мужчину, и весь мир преображается. Тело становится мягче и податливее, и характер мягче, ведь она уже не думает головой, а чувствует сердцем. Да, так всегда. И мужчина тоже. Плечи расправляются, улыбка уже почти коснулась губ, в нем появилась уверенность. Да. Так всегда было и всегда будет, когда мужчина и женщина полюбят друг друга.
— Ну, теперь тебе хорошо? — спросила Лия, и Элиза ответила:
— Да, Лия!
— Это хорошо. Тогда поговорим. Разговор будет у нас с тобой, Кзума.
— Это хорошо, — сказал Кзума.
— А ты слушай, Элиза, но помни: ты в нем не участвуешь.
Элиза, кивнув, прислонилась к Кзуме, и он обнял ее.
Во дворе веселье разгоралось. Музыка звучала громко, смех и крики доносились в комнату. И выше других взлетал время от времени голосок Мейзи.
— Эта Элиза иногда ведет себя как дура, Кзума. Я знаю. Я всю жизнь смотрю на нее, наблюдаю и вижу, что она проделывает. Так вот, я тебе и говорю: иногда она ведет себя как дура.
— Да.
— Иногда на нее находит безумие. Ну и пусть. Это безумие города. Будь ты другим человеком, я бы сказала: оттузи ее, и все пройдет. Но ты тоже дурак, так что пусть ее. Хорошо я говорю?
— Хорошо.
— Ну вот и ладно. Ты хороший человек, Кзума! Теперь ты сам будешь за ней приглядывать, а с меня хватит. Она теперь твоя. А если будет трудно, приходи ко мне, потому что я тебя люблю, и ее люблю, и я помогу вам… Уф, все. Моя беседа с тобой кончена, Кзума.
И перевела взгляд на Элизу.