Город без людей
Шрифт:
— Верно... Может, мы поэтому такие спесивые?
Друзья рассмеялись.
Стамбул был объят мертвой тишиной.
Они некоторое время сидели молча.
— Ты говоришь, будет война? — спросил Ахмед.
— Да... — кивнул головой Хасан.
— Для чего, господи? Для чего?! Ведь жизнь так прекрасна! Я не люблю войну.
— Ее никто не любит, и все-таки она вспыхивает. Вспыхивает потому, что мир находится в состоянии борьбы.
— А покой? Неужели человечество не обретет покоя?
— Покой? Это воображаемое понятие. Вселенная не знает покоя. Есть ли покой в бешеных вихрях атомных ядер?
— А разве смерть не покой своего рода?
— Во вселенной нет смерти, —
По небу скользнула звезда и тут же растаяла в черной пустоте.
— Сколько времени? — спросил Ахмед.
— Ровно полночь.
— Пора спать. Пойдем, что ли?
Они поднялись.
За кустом зашевелился бродяга, спавший прямо на траве. Он зевнул, посмотрел на небо и сказал:
— Эй, луна... Какая же ты круглая!
Седьмой день
I
Вначале сотворил бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и дух божий носился над водою. И сказал бог: да будет свет. И стал свет. И увидел бог свет, что он хорош; и отделил бог свег от тьмы. И назвал бог свет днем, а тьму ночыо. И был вечер, и было утро: день первый.
И Омер, не глядя, трижды наотмашь ударил советника по лицу. После этого он вернулся в кабинет, где работал два последних года, и, как всегда, сел в свое кресло, приятно нагретое утренним солнцем. В последний раз пользуясь привилегией высокопоставленного чиновника, он позвонил на аэродром и заказал билет на первый самолет в Стамбул. Выдвинув все ящики стола, он взял спрятанный в одном из них револьвер и положил его в карман. Затем вытащил из почерневшего кожаного кошелька ключи и разложил по ящикам.
В министерстве стояла необычная для утра тишина. Кругом словно все вымерло. Начальники отделов, подписав очередные докладные записки, собирались каждое утро в кучки, чтобы совместно обсудить какое-нибудь дело и разделить тем самым ответственность за него на всех поровну; но на этот раз, как будто догадываясь о случившемся, они заперлись в своих кабинетах. Даже машинистка Нермин не решалась выйти из комнаты, чтобы похвастаться новой кофточкой, плотно обтягивающей ее бюст.
Омер посмотрел на часы. Если он сейчас же встанет, то как раз поспеет к самолету. И сделать это не так трудно. Все нити, привязывавшие его к этому теплому, чуть выгоревшему под анкарским солнцем креслу, порваны раз и навсегда. Он может встать сию же минуту, может даже радостно кувыркнуться на этом казенном ковре с инвентарным номером, настежь открыть большие, обитые сафьяном двери, оберегающие тишину кабинета, и громко запеть на весь гулкий коридор какую-нибудь песню; может даже позволить себе коснуться груди машинистки Нермин, — глядя на нее, он все эти годы испытывал какой-то внутренний трепет; он может обнять старого посыльного Хасана Тюкенмеза и сказать ему: «Я искренне люблю тебя, брат мой»; он может даже взять за шиворот самого советника и, усадив его на место Хасана Тюкенмеза, сказать: «Вот единственное дело, которое тебе по плечу в стенах этого учреждения...»
Он встал и медленно направился к двери. Как Омер того ни хотел, он никогда не мог избавиться от этой медлительной походки, присущей большим чиновникам. Он открыл
Омер чувствовал легкое головокружение, какое обычно испытывают в открытом море, в мерно покачивающейся по волнам лодке. Словно преодолев земное притяжение, он с необычайной легкостью сбежал по мраморной лестнице, устланной ковровой дорожкой. Неожиданно он увидел перед собой окровавленную физиономию советника, изуродованную его сжатыми до боли кулаками. На какой-то миг он ощутил тошноту. Страх, внушенный ударами его кулаков, наверно, помешал советнику нажать кнопку звонка и позвать на помощь. Да и как же столь высокопоставленный чиновник мог бы согласиться предстать перед глазами посторонних, будучи избитым собственным подчиненным?
Выходя из министерства, Омер отдал посыльному, подбежавшему с забытой им шляпой, свое последнее приказание: «Позови-ка мне такси...»
На улице он сразу же ощутил приятное тепло весеннего солнца. По тенистым аллеям прогуливалось столько же подлецов, заслуживающих того, чтобы им набили морду, сколько и людей, способных это сделать.
Омер протянул посыльному, с почтительным поклоном открывшему ему дверцу такси, бумажку в десять лир. Тот с удивлением поднял на него глаза.
— Сколько прикажете взять пачек? — спросил он, думая, что его, как обычно, посылают за сигаретами.
Омер был уже в машине.
— Всего доброго, Хасан! Сколько захочется, столько и возьми, — крикнул он, захлопывая дверцу машины. И подумал: «Курить эти сигареты ты будешь уже сам».
Шофер такси, повернув голову к пассажиру, ждал приказаний.
— На аэродром... — вяло пробормотал Омер.
Человек спокойно может умереть в любом месте. Но вот по непонятному зову души он зачем-то заказывает билет на самолет и трогается в путь. Может быть, ему захотелось прежде всего вырваться из этой атмосферы, из пут установленных правил, довлевших над ним все эти годы, подготовить себя внутренне к смерти, а затем уже, сделав все возможное, двинуться ей навстречу так же медленно, как приговоренный к казни поднимается по деревянной лестнице эшафота. И никакой осознанной мысли у него в этот момент нет.
Как быстро все это произошло! Если бы вчера вечером, когда он допоздна был занят на заседании в министерстве, какая-нибудь гадалка предсказала ему все, что произойдет сегодня утром, он, наверно, рассмеялся бы ей в лицо. В самом деле, ведь всему этому трудно поверить.
Еще несколько часов назад он проснулся в своей квартире в Новом городе [108] , ослепленный ярким весенним солнцем. Рядом, как обычно, спала Реззан. Омер встал и тихо, на цыпочках, чтобы не разбудить жену, прошел в ванную комнату.
108
Новый город — новая часть Анкары.
Из кухни доносился шум самовара.
— Госпожа еще не проснулась? — обратилась к нему Фатьма, подавая воду для бритья. Этот вопрос она задавала каждое утро.
— Не проснулась, — также шепотом ответил Омер.
Затем он опять на цыпочках вошел в спальню, тихонько открыл гардероб и взял костюм.
— Сколько раз я тебе уже говорила, милый, разве нельзя вставать без шума? — раздался недовольный голос Реззан, проснувшейся от скрипа дверцы гардероба. Она повернулась на другой бок, пытаясь спрятать глаза от ярких лучей солнца. Но тут же убедилась, что это ей не удастся.