Город Последний
Шрифт:
Напротив каждого имени в списке стояла дата исчезновения – это было очень удобно и в разы облегчало мне работу. Итак, Эженка Новик, пропала 3 октября. Я отобрал все газеты за октябрь месяц и принялся вычитывать.
Эженка Новик, семи лет, дочь польских эмигрантов в третьем поколении. В «Еженедельном журнале» была фотография, правда, размытая и плохо напечатанная. Усатый высокий мужчина, женщина в белом с коляской и маленькая девочка, схватившая отца за штанину. Все трое на фоне двухэтажного деревянного дома с маленькими окнами, из-за крыши которого торчат голые чёрные ветви. Семья жила на Почтамтской улице, дом 7. На карте адрес найти удалось не
Я нарисовал на карте единицу, а в блокноте сделал пометку:
«1 – Эженка Новик, 7 лет, пропала 3 октября. Предположительно, хорошие отношения с отцом».
В октябре про исчезновение писали немного, к тому же в некоторых статьях были неясные намёки неизвестно на что. Картина складывалась следующая:
3 октября в полдень Эженка Новик и её подруга Бланка Ивински ушли гулять. По словам Бланки, они прошли вдоль канала и почти напротив консервного завода нашли «Новое интересное место». В чём заключалась интересность, не говорилось.
Дальше описывалось нечто совсем уж странное. Бланка и Эженка выложили из осенних листьев и галечных камней большой круг, в центре которого была Эженка, а снаружи – Бланка. Всё это описывалось в мельчайших подробностях – «Еженедельный журнал» даже счёл нужным указать, что камень шёл после каждых трёх листьев, а светлые и тёмные камни чередовались случайно.
Бланка ушла домой, Эженка осталась в круге. По дороге Бланка встретила знакомых мальчишек, удивших рыбу. Они просидели на берегу до вечера и не видели ни возвращающейся Эженки, ни кого-либо, шедшего от Города к «Новому интересному месту». Но, как тут же пояснялось, вдоль канала ходили обычно дети, а взрослому добраться туда проще было по окружной дороге (если из предместий, где жили Новики) или Новому мосту (если со стороны завода).
Вот и всё, что известно. Когда родители вернулись с работы, Эженки не было дома. Уже ночью они начали самостоятельные поиски, на следующий день к ним присоединились рабочие предместья. Круг нашли сразу, он был нетронут. Ни Эженки, ни её следов найти не удалось.
В самом конце октября «Искра» поместила в газету небольшое интервью с Бланкой.
«Вопрос: То место могло быть видно из окон завода?
Бланка: Не знаю… Завод был напротив, но вокруг были деревья и тростник.
Вопрос: Сами вы не смотрели на завод? Не видели ли кого-нибудь, смотрящего в окно или машущего рукой?
Бланка: Нет.
Вопрос: Когда ты сидела с мальчиками, ты не беспокоилась об Эженке? Не думала, почему она не возвращается?
Бланка: Нет, наверное, нет.
Вопрос: Почему?
Бланка: Она часто оставалась в кругах подолгу. Любила думать одна. Её оттуда руками было не вытащить.
Вопрос: Чужой человек смог бы вытащить её из круга?
Бланка: Я не знаю. Но ведь круг остался целым!
Вопрос: Чтобы выйти из круга, Эженке нужно было его нарушить, так?
Бланка: Это не ваше дело. И вообще, это
На этой примечательной ноте интервью заканчивалось.
Все это было ужасно интересно, но непонятно. Что значит «Её оттуда руками было не вытащить»? Сначала я решил, что это образное выражение, но судя по дальнейшим вопросам, предполагалась именно физическая невозможность.
А Грюни ещё и предполагал, что это правило может не подействовать на чужака.
Интересно, каково ему было, революционеру и материалисту, задавать эти вопросы? Ведь он тоже чужой. Ещё кое-что: мне он сказал, что «Искра» не занимается исчезновениями детей.
И кто, кстати, подразумевался под чужим? Просто житель центра, человек не из рабочих предместий? Эмигрант? Или вообще любой человек, родившийся не в Городе – моряк, например?
Но Эженка Новик пропала три года назад – я быстро посчитал – в самый разгар сезона отбывающих кораблей.
Я нарисовал в блокноте круг, отметив камни через каждые три листа, поставил рядом вопросительный знак.
Подумав, добавил два имени: Отто Грюни и Бланка Ивински.
И записал: «Кто такой чужой?».
Пересматриваю записи. Сплошь вопросительные знаки – неутешительно. Но ведь это только начало. И как интересно!
Поднимаю взгляд от бумаг, и сердце быстро дёргается: назад-вперёд. На подоконнике, уже внутри комнаты, большая чайка. Она оценивающе смотрит на меня, склонив голову. Я смотрю на большой желтоватый клюв и тёмные глаза с прозрачно-голубым отблеском по краю. Чайка склоняется на другую сторону – движение удивительно напоминает качающего головой человека – и неодобрительно моргает.
Потоптавшись, она издает негромкий протяжный клёкот, затем разворачивается и, сбросив комочек помёта (вот поганка!) улетает в чистое синее небо. Я провожаю взглядом птицу и её тень, текущую по поверхностям крыш.
Вздыхаю, всё ещё взволнованный встречей, вытираю подоконник и ставлю кофе на огонь.
Беглый просмотр газет за следующие месяцы дал ещё один интересный материал. В «Вестнике ратуши» было напечатано интервью с городским полицмейстером, своего рода ответ на материал «Искры». Причем ни до, ни после этого «Вестник ратуши» о похищениях не писал – очевидно, биржевые котировки были куда интереснее, чем пропажи детей из рабочих кварталов. Но вот тут они решили высказаться.
Полицмейстер вещал:
«Я считаю абсолютно недопустимым вот это интервью, о котором мы говорили. Абсолютно недопустимым. Оно представляет собой недопустимое и бессмысленное вмешательство в традиционную культуру детства в Городе, в наши обычаи и традиции воспитания детей.
Стоит заметить, что и сам редактор пресловутой «Искры» – чужак, приехавший к нам неизвестно когда и как. И я убедительно прошу наших гостей – соблюдайте традиции Города».
Там было ещё много, и всё в том же духе. Революционная направленность «Искры», чего я ожидал, вообще не была упомянута. Возмущение полицмейстера вызвало только интервью с Бланкой Ивински.
В конце материала было фото. Городской полицмейстер был толст, носил моржовые усы, а глаза у него были такие маленькие, что совсем исчезали в складках жира. На газетной бумаге они почти и не пропечатались. Фото производило жутковатое впечатление: как будто в полицейскую форму нарядили чучело с вспухшим блином вместо лица. Усы и брови дела не спасали: наоборот, казались ещё более гнусной деталью розыгрыша. Я добавляю в блокнот про традиционную культуру детства и полицмейстера. С Эженкой пока всё.