Город, в котором...
Шрифт:
И то, что свобода воли — привилегия живого.
И опять: трусость людей, которые боятся нового и, как дети, любят слушать только старые сказки, известные наизусть.
И интеллектуальное бесстрашие тех, кто проклят девяносто девятью из ста.
И то, что рабовладение среди его народа кончилось всего лишь сто двадцать лет назад. И человек еще не привык и его отсутствию. И если бы не чувствовал вину своей жизни, рабства бы не было никогда. А так — он все принимает, что бы с ним ни сделали, потому что знает о себе: он лишний, он без спросу живет. Без очереди. И бьют —
И то, что древние китайцы три тысячи лет назад придумали себе последовательную историю, расписанную по династиям и годам еще на три тысячелетия в прошлое, и эта сочиненная история служит им не хуже реальной.
И то, что Путилина не беспокоит непознаваемость мира.
И то, что мир этот чудовищен.
И то, что он прекрасен.
И что стоит у дороги вечная девушка, блестит ее плечо.
И то, что столько, народу погибло в Трое из-за бабы — Елены.
И что все остальные погибшие всех времен погибли не из-за большего, чем она. Но и не из-за меньшего.
И что труд людей — углубление в недра, истребление леса, охота, рыболовство и огонь — привел к нарушению равновесия земных сил и к волнению стихий — холода, ветра, воды и жары, — и это и было утратой рая.
И что плоть земных недр пронизана капиллярами с подвижной жидкостью, похожей на плазму живой крови.
И что у кочевников-монголов считалось преступным ковырять тело земля, и не потому ли Земля однажды судорожно породила их в несметном количестве — чтоб они покрыли собой, защитили ее тело.
И то, что Христос был человек, ищущий смерти, самоубийца. И дал людям стыд жизни.
И что браслеты, кольца и другие украшения в вида замкнутых контуров — это антенны для уловления космических токов.
И что животные общаются между собой телепатически — владея более совершенным средством связи, чем люди.
И что общего смысла жизни человек научно не обнаружил, но отважился сам снабдить ее смыслом. И что общей целью может стать любовь к ближнему.
И что целью общей жизни может стать сознательный отбор, селекция и выведение более совершенного вида из себя теперешнего.
И что целью общей жизни может стать метеорическая регуляция климата и научное воскрешение умерших путем собирания их из рассеянных во вселенной составных элементов.
И что люди отмахнулись от общей цели.
И что в один прекрасный день становится нестерпимо знать, что каждый из окружающих тебя людей — каждый — предается, предавался или будет предаваться совокуплению. И что он так жалок, что нуждается в этом отвратительном наслаждении.
И что человек сотворен нести вечное иго — давать космосу пищу: материю своей мысли. А раб, непригодный к несению ига, исторгается из числа живых, и пусть не сетует он.
И что есть такие племена, люди которых питаются тайно друг от друга, чтобы потом делать вид, что существуют нечаянно, без вины.
И всего этого, нахлынувшего разом, не могла вынести его душа, и не мог бы он счастливо повторить за Иаковом: «Я видел бога лицом к лицу, и душа моя уцелела».
Может, на другой день, а может, в этот же, а может, на третий — принесли телеграмму
Бежал по перрону Руслан, челка его задиралась от ветра. Он бежал, растопырив руки, навстречу своему единственному папе, не ведая ничего о его научной и производственной несостоятельности, не ведая предательства, любя папу такого, какой достался, и не догадываясь еще, что родиться — мало, а надо еще беспрерывно подтверждать и доказывать кому-нибудь прок своего существования.
Сева машинально подхватил сына, но ничего не мог вспомнить.
Нина вдали спускалась из вагона с Леркой на руках, какой-то дяденька помогал ей выставить вещи.
Пальцы вонзила ему в волосы на затылке, притянула его голову к себе, «что ты, ну что ты?» — будила, ласково успокаивала его, приручала, одичавшего. Сева помаленьку начинал пробуждаться.
Он был как Кай в сказке про Снежную королеву. Он мастерил слово «вечность», ему некогда было присутствовать при жизни. Заколдованный.
— Папа, там, в деревне, звери… — Руслан дрожал, подыскивая более сообразное слово. — Ну, домашние: коровы, коровята…
Нина рассказывала:
— У дружка видел, как мать корову доит, вычислил: «Мно-ого молока будет: вон какой живот!» Но друг ему быстро объяснил, что в животе не молоко, а теленок.
Сева не знает, как надо. Кажется, улыбаться. Он с трудом припоминает порядок жизни.
Дома Нина ахнула: все предметы были мертвые, как деревья в погибшем лесу, хотя стояли и сохраняли прежнюю форму. Она все перевернула вверх ногами, каждую вещь обтерла и обласкала прикосновением. Вещи задышали и ожили.
Потом, вечером, когда дети уснули, она повлекла Севу гулять.
Она то брала его за руку, то отпускала, то забегала вперед и пятилась перед ним, заглядывая в лицо. Что-то путано рассказывала. Какой парень был раньше ее отец и что с ним стало.
То она смеялась, то молчала, опять заглядывала в лицо. Про какого-то цыгана. И про то, что исследователи долгожительства нашли, что самые здоровые из стариков — это деревенские кузнецы, почтальоны, корзинщики — кто сам себе задает ритм работы. И что в городе человек непосильно зарегламентирован всем строем жизни, начиная от светофоров и кончая… И сгорает от раздражения.
А Сева никак не мог вникнуть, словно с трудом вспоминал язык.
— Не соскучился?
А он разлагал слово «соскучился» на «скучился», «ссучился», «учился».
Луна налилась белым светом, как спелое яблоко соком, за спиной Нины текла река, светлая дорога стояла на воде, бетон парапета, и живая человеческая материя, и звук речи — и все это множество стихий так необъятно: мысль, речь, вода, луна, камень, любовь, — и все составлено из одного только света, и живые звезды шебаршили на небе, как насекомые, а с клена обрывались и падали в густом свете луны семена — хитрые пропеллеры: они замедляли спуск вращением, надеясь, что ветер подхватит их и унесет подальше, и вот ветер подхватил, отнес, опустил — на асфальт… Лежат обманутые хитрые пропеллеры, а следующие готовятся обмануть и набирают свою вращательную скорость.