Город, в котором...
Шрифт:
Теперь он сделал все, что от него зависело, для спасения истины, и успокоился. Даже впал в апатию. А скоро его вызвал к себе Путилин и объяснил: нечто определяется только через сопоставление с другим, и целое невозможно познать изнутри при помощи лишь части этого целого. И его, Путилина, эта гносеологическая безысходность ничуть не удручала… Ему плевать было на то, что он — часть непознаваемого целого. Ему было вполне хорошо. И всем людям кругом было тоже вполне хорошо и уютно в том мире, какой они составляли.
Сева уволился с работы,
Он лежал так неизвестно сколько времени. Да время и не имеет объективной протяженности. Иная ночь не уходит слишком долго. Время не складывается в сумму и не делится на частные, оно бергсоновское и зависит только от состояния сознания.
Сева был в таком состоянии, что время стало нуль.
Посреди этого нуля, не имеющего протяженности, как точка, вдруг разом — если это возможно — а, наверное, это возможно, раз произошло, — Сева испытал натиск всех мыслей, какие он по очереди содержал в голове, постигая ли прочитанное или соображая самостоятельно. Разом все, что читал, знал и думал, или многое из того, сошлось в одной точке. Все мысли, не доросшие до утверждения, все неотвеченные вопросы и недоумения, раньше терпимо распределявшиеся в сознании во времени, объединились вместе, образовав несметную силу, хаос мира, в котором ум не может выжить.
Почему в «Книге перемен» шестьдесят четыре гексаграммы — столько же, сколько шахматных клеток; почему бесчисленные переставления фигур еще не исчерпались, и какая, магия исполняется в этих перестановках?
Почему языки — разные, и кто дал закон, по которому они изменяются? И почему не приживаются искусственные, столь разумно и экономно устроенные языки? Почему китайцы не откажутся от своей чудовищной письменности, и что они черпают в ней?
И зачем на земле разные расы?
Почему повторяются сны и сбываются, и почему бесконечность и циклические построения нестерпимы уму и он спешит отвязаться от них?
Где набираются отваги толкователи истории?
Почему держится вера в предание, что мир был сотворен произнесением слова, и до сих пор поэты боятся сказать ужасное, и политики боятся сказать ужасное, ибо каждое слово становится пророчеством, обреченным исполниться? И почему иные слова — грех? ЧТО создается ими?
Как перелетные птицы находят дорогу?
Почему самцы животных становятся друг против друга в позе вражды, и вдруг один из них, не дождавшись борьбы, сдается и отходит? Как он понимает, что ему не победить?
Земля вращается в поле космических сил, обретая по закону Ленца в этом вращении магнитное поле, — для чего оно ей?
Зачем все народы весной устраивают похожие праздники с хороводами, что дает им это неистовое вращение, сцепившись руками в замкнутый контур?
Почему из года в год стоит на обочине
И может, человек — лишь клеточка какого-то органа природы — печени? мозга? А то и вовсе, он есть лишь некий адреналин, выделенный печенью природы в кровь в испуге ее. Бисеринка пота, выступившая наружу в усталости ее трудов. А вовсе не источник энергии, питающий силой праматерию света.
Почему человек труслив так, что боится перемены взглядов хуже, чем измены жены? Почему он предпочитает привычные заблуждения новым мыслям?
И как человек изобрел музыку? Она не имеет в природе аналога и повода.
Почему неопровержимо даже такое представление, что мы живем в полой каверне посреди бесконечного гранита, а небо и звезды — лишь оптические эффекты?
И для чего животному игра?
И как зарождается живое в недрах живого?
И почему в цепи войн, насилия, притеснений и репрессий нет правых и виноватых, а можно лишь рассказать, что однажды в дом к некоему икс ворвались вооруженные игрек — и правота дело лишь точки, с какой ты наблюдаешь это: или будучи в доме рядом с икс, или рядом с ворвавшимися игрек.
А может, не свет, а пространство — то самое вещество, из которого скатывается полотно мира? Атом — это сгущенное пространство?
Для чего каждый год природа создает новый, доселе небывший организм, хоть бы и самый маленький, — мошку или вирус гриппа? Чего она ищет? Чего хочет и ждет? Кого?
И зачем человеку карусели, качели и приспособления для ритмичного вращения?
И почему, когда истощалось имя бога и больше не имело силы, то нарождался новый бог, и неизменно его появлению чинились препятствия, преследования и убиение младенцев?
И все это налетело на сознание ураганом, нарушив ход времени, и Сева не мог этого выдержать.
И гибель Угарита.
И плечо, которое блестит, загорелое, и, накопив тепла солнца, мерзнет теперь меньше, чем до загара.
И помертвение вещей его комнаты.
И что подопытные крысы, которым давали много еды, но помещали помногу в одну клетку, начинали гибнуть от инфарктов.
И египетские пирамиды, воздвигнутые исключительно из страха, чтобы дать понять богам: раз человек построил их, то он им равен и не так уж беззащитен. И вечен, как они.
И таинственные появления внезапных народов на теле земли, и последующее их затухание. Превращение великих римлян и воинственных монголов.
И ужас, внушаемый миру собственным его народом — Гогом и Магогом.
И человеческие жертвоприношения фашизма, когда, истребляя разом толпу людей, они высвобождали сумму энергий их жизней — в пищу своему божеству.
И плечо.
И то, что в бесконечности времени все, что есть, не могло уже не быть и не может не быть снова, ибо бесконечное число сочетаний все-таки найдет свой конец в бесконечности времени.