Городские песни, баллады, романсы
Шрифт:
Ритмы пляски «Камаринская» породили ряд авторских и народных песен («Студенческая застольная», «Шел я улицей Варваркою» и т.п.). На популярный в 20–40-е годы частушечный напев «Семеновна» сочинены десятки песен («Жила девушка с родной матерью», «Тихо сияла луна» и др.), а в годы войны сложена песня о Зое Космодемьянской.
Создание новых песен на готовый напев - давняя традиция. Во второй половине XVIII - начале XIX в. авторы, сочинявшие тексты песен, часто ставили при них пометку «на голос» и указывали известную песню. Ссылки на популярный «голос» длительное время сохранялись в печатных изданиях.
В наш сборник включены только песни. Но это не песенник в общепринятом смысле слова. Он не дает «канонических» текстов. Может быть, таковыми являются лишь авторские стихи (которых очень немного - три на сотню), но и их как песни трудно назвать каноническими. В устном бытовании авторские стихи почти никогда не воспроизводятся точно: меняются слова и обороты, опускаются строфы или вводятся новые. А. Жигулин,
Едва ли эта строфа слабее, чем в «каноническом» тексте. Вообще по отношению к народным песням (по происхождению или ставшим таковыми) понятие «канонический текст» неприемлемо. Народная песня исполняется в сотнях вариантов, кратких и полных, сильных и слабых, даже художественно беспомощных. И «каноническими», то есть более или менее устоявшимися, они могут стать лишь для какой-либо местности, социальной группы. Каждый из печатаемых в сборнике текстов (в новой записи или из печатного источника, но не авторский) - это один из множества вариантов, певшихся в народе. И пусть читателей, слышавших либо знающих те или иные песни, не постигнет разочарование, если они встретятся со знакомыми песнями в незнакомом виде.
Старинные народные лирические песни охватывали ряд тематических групп: любовные и семейные, рекрутские и солдатские, разбойничьи и тюремные, ямщицкие и некоторые другие. Все эти подразделения, так или иначе реализовались и в городской песне. Баллады и исторические песни, исконно эпические жанры, постепенно приобретали лирические признаки, становились лирико-эпическими; это качество унаследовали новые баллады и песни на исторические сюжеты.
Каждый раздел нашего сборника представляет определенную тематическую группу. Деление на жанры и жанровые разновидности для нас не имело первостепенного значения, и все же некоторые разделы оказались «жанровыми»: раздел «Злой рок и возмездие за злодейство» образовали новые баллады, т.е. произведения с драматическим конфликтом и «смертельным» исходом для главных (а иногда и второстепенных) персонажей (баллады без такого финала вошли в другие разделы); новые песни на исторические темы сосредоточились в разделах «Было дело» и «Солдаты и солдатки».
Среди городских любовных лирических песен исследователи выделяют группы элегические (грустные чувства, переживания без особых осложнений в отношениях влюбленных), драматические (конфликты в любовных отношениях, осложнение и даже прекращение их), «жестокие» (страдания оставленных влюбленных, ведущие к воображаемой, реже к реальной гибели главного персонажа) 6 . Если учитывать это деление, то и оно в определенной степени накладывается на нашу рубрикацию: разделы «Ах, любовь», «Спишь ты под землею», «Пролетела пора золотая» состоят из элегических песен, разделы «Пускай могила меня накажет», «Зачем ты, безумная, губишь?», «Разбита жизнь моя» - из драматических, раздел «Пускай могила меня накажет» образовали «жестокие» песни.
Могут вызвать недоумение некоторые группы песен: как выделенные в особые разделы («Проснись, душа»), так и образовавшие заметные пласты в других разделах (особенно в «Злом роке и возмездии за злодейство» и в «Разбойной воле и тюремной доле»). Формируя сборник, составители осознавали необходимость наиболее полного охвата материала, даже такого, который в более или менее представительном виде никогда не публиковался.
На Руси издавна публично исполнялись песенно-эпические произведения. Большой популярностью пользовались былины-повествования о героических подвигах могучих богатырей, духовные стихи-песнопения на библейские сюжеты, о деяниях святых мучеников, подвижников, чудотворцев (Егорий Храбрый, Алексей человек Божий и др.). К началу XX в. былины в устном бытовании угасали, но духовные стихи продолжали петь калеки перехожие (нищие, слепцы, убогие) на ярмарках, у церквей, на монастырских дворах во время престольных праздников, просто при скоплении народа в разных ситуациях. После 1917г. эта традиция была прервана: монастыри и церкви закрывались и разрушались, а публичное исполнение «божественного» решительно пресекалось. Сама традиция, однако, возродилась, но с другим репертуаром. На пароходах и поездах, на базарах появлялись калеки, исполнявшие «жестокие» и «жалостные» песни о бытовых драмах. Это истории о том, как «отец дочку зарезал свою», как «брат сестру приглашает гулять» и ряд других. Репертуар калек (как и количество их) сильно пополнился в годы Великой Отечественной войны и после нее, а война давала много новых сюжетов: жена при муже на фронте заводит дома любовника; ждет домой мужа с орденами, а он пишет, что стал калекой, и жена бросает его, и т.д. Песни этого типа исполнялись одним-двумя певцами (или один играет на гармони, баяне, другой поет), для хорового исполнения не предназначались. О том, что песни-истории
Другая группа песен - духовные стихи (раздел «Проснись, душа!»). Сначала об определении - духовные. В Древней Руси да и в более поздние времена понятие «духовный» соотносилось лишь с божественным в его христианском значении. С этой точки зрения все собственно народные (мирские) песни не были духовными - ими «беса тешили». Эпические песни на церковно-христианские сюжеты получили название духовных стихов. Последние, как и вся народная песенная поэзия, продолжавшая продуктивное развитие, в XVIII–XIX вв. освоили новую, литературную форму, а вместе с тем из рода эпического перешли в лирику. Духовные стихи новой формации слагались преимущественно в старообрядческой и сектантской среде, то есть сфера их распространения была относительно узкой. Но поскольку песни этой группы, за годы советской власти в печать не попадавшие, представляют достаточно сильную струю и в современном песенном творчестве, составители ввели в сборник небольшую часть этих произведений.
«Что затуманилась зоренька ясная» - о романтической удали «благородного» и влюбленного разбойника, «Не слышно шуму городского» - о переживаниях узника, «Славное море - священный Байкал» - о дерзком побеге с каторги - эти и ряд других песен сложились на основе авторских текстов в XIXв. Профессиональная русская поэзия 20–40-х годов XXв. не может похвастаться шедеврами на такие темы, они были за пределами ее возможностей. Это не значит, что сами темы перестали существовать. Наоборот, раздвинулся до небывалых размеров диапазон преступности, с одной стороны, и карательных мер как против преступников, так и против невинных людей - с другой. Эти обстоятельства не могли не сказаться в песнях. В старых песнях преступление часто бывало вынужденным: человек попал на каторгу за убийство изменницы-жены («Далеко в стране Иркутской»); антигуманная сущность разбойничества обнажалась через роковое стечение обстоятельств: разбойник «случайно» убивает отца («Скажи-ка, скажи-ка, товарищ»), В новых песнях заметен переход от вынужденных преступлений к профессиональному и наследственному бандитизму; для воров и вообще преступников не стало каких-либо общих для них и других людей ценностей: у них особый мир, идеализация только их клановой порядочности и чести, и измена им карается не менее жестоко, чем преступления - государством. Мурка, которая сначала «воровскую жизнь вела», стала сотрудничать с чекистами; Колька-Ширмач, проработав на Беломорканале, «жизнь блатную навсегда он завязал». И Мурка, и Ширмач платят жизнью за измену воровскому делу. От «патриархального» Ланцова, который убежал из тюрьмы через трубу, разломав печку, а пойманный, был водворен опять в тюрьму («Звенит звонок насчет проверки»), до безнадежных групповых побегов из лагеря, когда всех пойманных расстреливают («Тюрьма, тюрьма, какое слово», «Мама, милая мама»), - не длительный во времени, но огромный путь нравственного одичания, освоения изощренности и жестокости как со стороны наказуемых, так и со стороны тюремщиков. Тюремные песни советского времени не утратили обычных для них жалоб на горькую долю и загубленную жизнь, мотивов тоски, одиночества, сочувствия родным и близким, покаяний перед ними за причиненные им горе и страдания. Обращаем внимание лишь на отдельные, весьма небезобидные тенденции, в которых виноваты не столько песни, а жизнь, их породившая.
Тюрьма и лагерь 20–40-х годов не создали песен политического плана, чем прославились конец XIX и начало XXв. Однако в формировании репертуара тюремных и лагерных песен политические заключенные, по-видимому, принимали деятельное участие. Об этом свидетельствует ряд глубоко драматических и лишенных блатного ухарства песен («Этап на Север», «Таганка», «Ванинский порт» и др.) Всякое явление должно быть представлено в своей большей или меньшей целостности. Нельзя, например, судить о героях русского народного эпоса только по былинам об Илье Муромце. Этот богатырь, конечно, самый сильный и смелый, великодушный, спокойный, рассудительный; но ведь и Васька Буслаев - озорник, не верящий «ни в сон, ни в чох», бьющий правого и виноватого, кощунствующий, кающийся и снова плюющий на святыни, - тоже воплощение русского национального характера, но другой его грани, нежели Илья Муромец. Точно так же без крайностей, сказавшихся в развитии народной песни «литературного» типа, то есть без новых «каличьих», «блатных» и тюремно-лагерных песен, без духовных стихов, представление о народных городских песнях было бы односторонним, в значительной степени обедненным.
Какая-то часть материала нашего сборника в исполнении с эстрады, на радио, телевидении, в магнитных записях (все это в последние годы возобновилось) именуется просто русскими народными песнями. Это преимущественно произведения, вошедшие в классический репертуар народной песни, принятые в свое лоно «высоким» профессиональным искусством («По диким степям Забайкалья», «Глухой неведомой тайгою», «Ах, зачем эта ночь», «Липа вековая», «Кочегар», «Пряха» и др.). Большую же часть наших песен средства массовой информации и научная литература называют мещанскими, или «жестокими» романсами. К этим названиям требуются пояснения.