Городские песни, баллады, романсы

Кулагина А. В.

В русле обозначенного свойства и конечные припевки, зафиксированные от певицы В. Кочубаровой. Исполненные под гармонь грустные, даже скорбные по содержанию песни (проводы в солдаты - «Последний нонешний денечек», страдания покинутой возлюбленным девушки, готовой к самоубийству, - «Я вспомню глазки голубые» и т.п.), она завершается словами:

Конец, конец веселой песне, Спасибо гармонисту за игру!

Старинная русская народная песня не знала рифмы как обязательной нормы. Исходные тексты для городских песен, как правило, рифмуют две смежные или вторую и четвертую строки четверостишья. О том, что новые для народной песни ритмика (силлабо-тоническая) и рифмовка в какой-то мере стали предпочтительнее, свидетельствуют такие факты. Многие сочинявшиеся поэтами первой половины XIXв. под «народную» песни без рифм не стали народными. Из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», написанной народным стихом, ни один отрывок не запели, а ряд других стихов («Огородник», «Похороны», «Тройка» и др.), сочиненных по правилам литературного стихосложения, восприняли как песни. В народном репертуаре были очень популярны ямщицкая песня «Степь Моздокская» и баллада «Ванька-ключник»; первую песню

переработал И.3. Суриков («Степь да степь кругом»), вторую - В.В. Крестовский. Обе авторские песни, сохранившие старую сюжетную канву, но преобразованные в новом, литературном стиле, постепенно вытеснили собственно народные песни. Известно, что А.С. Пушкин написал в народном стиле песню о Степане Разине и персидской княжне. Однако в устное бытование вошла другая песня («Из-за острова на стрежень»), сочиненная на основе того же предания о Разине Д.Н. Садовниковым. Сказанное не означает, будто новые, авторские, тексты оставались в устном бытовании неизмененными.

И все же нельзя сказать, что городская песня очень дорожит рифмой. Безразличие к ней, сложившееся в течение столетий, сказалось и в новой песне. Из десятка записей песни «У меня под окном расцветает сирень» едва нашелся один («У меня под окном») с «нормальной» рифмой в конце второй и четвертой строк третьего куплета: поскорее-горячее. В большинстве вариантов этой песни, причем из разных областей, третья строфа упорно отказывается от рифмы (во 2-й и 4-й строках) и поется так:

Так иди же, иди, наслаждайся ты с ней, Будь же счастлив ты с нею навеки, А меня позабудь, позабудь поскорей, Я забуду тебя, но нескоро...

В данном случае рифма утрачена в одном четверостишии. Немало записей, причем неплохих, где рифма потеряна во многих куплетах. В песне «Когда мне было лет шестнадцать» три строфы подряд (из восьми) лишены рифмы. И это в среде исполнителей не осознается как дефект.

Возможно, потеря рифмы обусловлена особенностями исполнителя песен. Иногда в них повторяются при пении не только две последние строки куплета, но и каждые две строки. Четверостишием оказываются только две строки (повторенные), а рифма в конце следующих двух строк отдаляется и не осознается как элемент, связующий их с первыми двумя. Ослабление связи между первыми и вторыми полустишиями влечет потерю и самих полустиший. Ряд печатаемых вариантов, хотя в них от четверостиший остались лишь двустишия (или добавились новые), едва ли следует считать ущербными.

Городская песня, осваивая литературные формы стихосложения, с одной стороны, и наследуя логику художественного мышления народной песни - с другой, в определенной степени разрушила и то, и другое, создавая при этом качественно новое явление народной культуры. Разрушение-восстановление - постоянный для фольклора процесс. Произведение забывается-припоминается, искажается бестолковыми певцами или рассказчиками - по-новому воспроизводится талантливыми исполнителями; на более крупных временных отрезках происходит разрушение-восстановление и рождение новых жанров.

Одновременно с городской песней на тех же исходных основах происходило становление и развитие жанра частушки. Синтез фольклорных и литературных традиций в частушках привел к более высоким результатам: в крестьянской среде опора на традиционные художественные ценности была более прочной, нежели в разнородной мещанской среде, стремящейся порвать связи с «низкой» деревенской культурой и срочно приобщиться к «высокой» городской культуре.

Не случайно выше при рассуждениях об образной системе городских песен проведена аналогия с лубочными картинками. Последние в среде, «социально и культурно чуждой народному творчеству», длительное время признавались художественно неполноценным, примитивным видом искусства. Ю.М. Лотман (и другие специалисты в цитируемой книге) показал, что лубочные картины представляют собой особо функционирующую художественную систему, «в принципе чуждую письменным формам культуры» 12 .

Тенденция к формированию особой художественной системы народных городских песен проявилась достаточно определенно, однако 100-150 лет, доставшихся на долю истории ее развития, вероятно, было маловато. Городская песня не стремилась стать «в принципе чуждой письменным формам культуры», поскольку на них формально ориентировалась и испытывала их постоянно растущее воздействие. Творческий синтез двух традиций, устной и литературной, оказался достаточно сложным и, возможно, незавершенным в некоторых второстепенных звеньях.

В XVIIв. в рукописных сборниках вместе с книжными повестями стали появляться записи былин, что означало начало конца устного бытования произведений этого жанра: грамотные люди осознали необходимость сохранения народных эпических песен хотя бы в письменном виде. Многочисленные записи живого исполнения былин в XIX - начале XXв., десятки печатных изданий их не остановили процесса затухания устного эпического творчества. Но былины в печатном виде стали ценнейшей частью национального культурного наследия. Многие песни нашего сборника будут жить долго и, надеемся, сохранятся в народном и профессиональном репертуаре до скончания века русского народа. Значительная часть песен, по-видимому, уйдет в фольклорное небытие. Песни, в течение 150 лет формирующие большую, а в некоторых социальных слоях и местностях большую долю народного песенного репертуара, заслуживают сохранения в виде культурного наследия. Пренебрегать им не стоит; хорошо оно или худо, оно наше кровное. Однако, уповая на культурологическое значение сборника, составители надеются, что он будет интересен прежде всего современникам - любителям народного творчества и русских народных песен.

Ф.М. СЕЛИВАНОВ

I. БЫЛО ДЕЛО...

11

НА РОДНОЙ ПОЧВЕ Слышу песни жаворонка, Слышу трели соловья... Это – русская сторонка, Это – родина моя!.. Вижу чудное приволье, Вижу нивы и поля... Это – русское

раздолье, Это – русская земля!.. Слышу песни хоровода, Звучный топот трепака, Это – радости народа, Это – пляска мужика... Уж гулять, так без оглядки, Чтоб ходил весь белый свет, Это – русские порядки, Это – дедовский завет!.. Вижу дубы вековые, А вон там сосновый бор... Это – признаки родные, Это – родины простор!.. Вижу горы–исполины, Вижу реки и леса... Это – русские картины, Это – русская краса... Вижу всюду трепет жизни, Где ни брошу только взор... Это матушки отчизны Нескончаемый простор!.. Снова духом оживаю, Снова весел, счастлив я И невольно ощущаю В сердце мощь богатыря

22

Ревела буря, дождь шумел; Во мраке молнии блистали, И беспрерывно гром гремел, И ветры в дебрях бушевали. И беспрерывно гром гремел, И ветры в дебрях бушевали. Ко славе страстию дыша, В стране суровой и угрюмой, На диком бреге Иртыша Сидел Ермак, объятый думой. На диком бреге Иртыша Сидел Ермак, объятый думой. Товарищи его трудов, Побед и громозвучной славы Среди раскинутых шатров Беспечно спали близ дубравы. Среди раскинутых шатров Беспечно спали близ дубравы. «О, спите, спите, – мнил герой, – Друзья, под бурею ревущей, С рассветом глас раздастся мой, На славу и на смерть зовущий, С рассветом глас раздастся мой, На славу и на смерть зовущий». Страшась вступить с героем в бой, Кучум к шатрам, как тать презренный, Прокрался тайною тропой, Татар толпою окруженный Мечи сверкнули в их руках – И окровавилась долина, И пала грозная в боях, Не обнажив мечей дружина... Ермак воспрянул ото сна, И, гибель зря, стремится в волны, Душа отвагою полна, Но далеко от брега челны! Иртыш волнуется сильней, Ермак все силы напрягает И мощною рукой своей Валы седые рассекает... Плывет... уж близко челнока, Но сила року уступила, И, закипев страшней, река Героя с шумом поглотила. Лишивши сил богатыря Бороться с ярою волною, Тяжелый панцирь – дар царя, Стал гибели его виною. Ревела буря... вдруг луной Иртыш кипящий осребрился, И труп, извергнутый волной, В броне медяной озарился, Носились тучи, дождь шумел, И молнии еще сверкали, И гром вдали еще гремел, И ветры в дебрях бушевали.

33

Из–за острова на стрежень, На простор речной волны Выплывали расписные Стеньки Разина челны. На переднем Стенька Разин С молодой сидит княжной – Свадьбу новую справляет, Сам веселый и хмельной. А она, закрывши очи, Ни жива и ни мертва, Молча слушает хмельные Атамановы слова. Позади их слышен ропот: «Нас на бабу променял! Только ночь с ней провозжался, Сам наутро бабой стал». Этот ропот и насмешки Слышит грозный атаман И могучею рукою Обнял персиянки стан. Брови черные сошлися – Надвигается гроза. Алой кровью налилися Атамановы глаза. «Ничего не пожалею, Буйну голову отдам»,– Раздается голос властный По окрестным берегам. «Волга, Волга, мать родная, Волга – русская река, Не видала ты подарка От донского казака. Чтобы не было раздора Между вольными людьми, Волга, Волга, мать родная, На, красавицу возьми!» Мощным взмахом подымает Он красавицу княжну И за борт ее бросает В набежавшую волну... «Что вы, черти, приуныли? Эй ты, Филька, черт, пляши! Грянем, братцы, удалую На помин ее души...»