Горячее лето
Шрифт:
Стрижов смотрел словно завороженный. Он опомнился лишь тогда, когда, лучи прожектора упали мимо него и он оказался в темной полосе. Он даже почувствовал, как прогнулись рельсы метрах в двадцати, и огромных размеров тень скользнула над ним.
Грохот оборвался так же внезапно, как и возник. Алексей начал расталкивать, будоражить Ивана Ивановича.
— Пойдемте, Иван Иванович, рядом будка обходчика.
Стрижов с трудом поднялся. Но идти не смог. Он оперся о плечо Алексея и стоял.
О чем думал? И думал ли вообще? Стоял с равнодушным видом отрешенного человека. Но это продолжалось недолго. Вот
Счастливыми, возбужденными расходились автозаводчане с новогоднего бала. Весело провели время во Дворце культуры. Не сравнить с другими вечерами или поездками на природу. Но оказались и недовольные. Как только вышли из Дворца культуры, жена Вербина приумолкла. Ее словно подменили. Вся красота вечера сразу потускнела, пропала.
— Что с тобой, Анюта?
Жена молчала.
— Опять приревновала?
— Эта красавица, с которой ты носился как угорелый, у тебя работает?
— Это которая же?
— Еще спрашивает! Та, что глазки тебе строила! Уже старый, а ведешь себя, как… мальчишка.
— Ты, наверное, о нормировщице Гришиной говоришь?
— Я так и думала, что Гришина. Ты с ней в командировку ездил?
— Да, с ней. Ну и что?
— Муж у нее в тюрьме?
— О, ты неплохо, оказывается, осведомлена о моих подчиненных. Только данные у тебя маленько устарели.
Вербин почувствовал, что вот-вот нагрубит жене.
— Муж ее вернулся из заключения уже полгода назад. Блондин, в сером костюме был.
— А чего она носилась, как девочка, смеялась, хихикала?
Вербин женился давно. После техникума его направили в Зеленогорск на завод кос. В предписании указывалось, чтобы завод обеспечил молодого специалиста общежитием. На месте оказалось, что все четыре общежития барачного типа переполнены. Пришлось искать квартиру. В Зеленогорске это трудно. Более девяноста процентов домов было разрушено фашистами. Ему повезло, хоть и далеко от завода, но он нашел угол. Хозяйка была гостеприимная и скоро стала расхваливать своего квартиранта на все лады: и дров нарубит, и забор починит. Из командировки с пустыми руками не приезжал. То привезет боты, то шаль пуховую, то отрез на платье.
— Такого зятя тебе надо, — говорили соседи.
Да моя, наверно, уже там, на целине, вышла замуж, — говорила хозяйка. — Пишет, что какой-то казах сватается.
— Ну и что же, — говорили соседки. — Был бы человек хороший, а по-казахски научится говорить твоя Анюта.
Но вот зимой Анюта приехала из целинного края одна, без казаха, что-то у них не вышло. Приехала не в отпуск, а совсем. Высокая, стройная.
Весной, когда мать на несколько дней уехала к сестре на Кировоградщину, все и решилось… Словом, Григорий должен был жениться. Так и стал Вербин „приймаком“.
Родилась дочка Светланка. Он с рук не спускал ее, когда был дома. Соседки открыто вздыхали, завидуя Анютиному счастью. И неплохие у самих мужья, а только не чета Вербину с его заботой и любовью к жене. Правда, был период, когда Вербин дневал и ночевал на заводе. Завод получил
Светлана пошла в школу.
— Сына теперь тебе надо, Григорий Петрович! Наследника!
— Будет еще сын! — говорил Григорий Петрович. — Может, еще и не один.
А сам думал: „Чего-то нам о Анютой стало скучно жить. Дома только и слышишь одни упреки. Раньше с работы бежал, ног не чуял. А сейчас не то. Но ничего, наладится“.
Появился сын Миша. Не успел Вербин навосторгаться крепким, горластым сыном, как родилась еще дочка.
А счастья в семье не было. Анюта ревновала по каждому пустяку, стала раздражительная. Прибегала на завод проверять мужа. В бухгалтерии ей уши прожужжали: теперь, мол, мужчины заводят любовниц. Мода такая пошла. Смотри за муженьком, ты обабилась, а он еще молодец! И в возрасте вроде не большая разница — три года, а он гораздо моложе выглядит. То и по муж, если семь раз в день не обманет жену. Это опасно!..
„Ничего не поделаешь, — думал Вербин. — Видели глаза, что брали“.
Дальше они шли молча.
Молча зашли и в квартиру, словно с поминок, а не с новогоднего бала. Дети спали.
Анюта готовила постель, непослушными руками взбила подушки, разделась и стала ложиться спать. Мимоходом взглянула на мужа. Григорий стоял у порога с ботинком в руке и смотрел на нее как-то странно. Анюте стало не по себе. А он продолжал смотреть, морща лоб, сомкнув губы. „Конечно, на такого любая женщина позарится“, — подумала Анюта и отвернулась к стенке. Через несколько минут он услышал её всхлипывание.
В голову Вербину лезли всякие мысли. Он закурил, но от этого лучше не стало.
В почтовом ящике, кроме газет, лежало письмо от матери. Его Алексей узнал сразу, как только взглянул на широкие, с наклоном то в одну, то в другую сторону, строчки на конверте. Письмо было длинное, на шести страницах. Алексей удивился. Обычно от нее были письма на одной-двух страничках. Сердце у Алексея забилось, и он начал читать. Читал, а перед ним всплывал серебрящийся пояс Снови, огибающий большое село Елино.
До сих пор Алексей убежден, что нет места лучше, красивее на земле. И трудно передать всю эту красоту: кудрявые клены и дубы; нигде не собирают столько черники и грибов, как у них, нигде не умеют петь так старинные украинские песни. До сих пор туда едут из Киева и Ленинграда послушать и записать старинные песни. А где так любят реку, как они свою Сновь! И мама как ни спешит на ферму, а остановится на минуту-две и смотрит на речную гладь. Что она вспомнит при этом, трудно сказать. Может, о том, как в этих краях собирал своих партизан Федоров и Попудренко, Ворожеев и Зебницкий. А может, как она вместе с наступающими частями Красной Армии ушла в сорок третьем на фронт. Ей тогда исполнилось шестнадцать лет. А может, о том, как одна растила сына. Одна, без мужа.