Горячие дозы (сборник)
Шрифт:
– Мы могли бы ограбить их в то время, когда они закрывают, – сказал Гаррет.
– У них там есть сейф, – покачав головой, ответил Билли. – И могу поспорить на что угодно, прямая связь с полицией. Нам достанется только то, что в кассах.
– Билли, в них может быть три или даже четыре тысячи долларов!
– Большое дело! Знаешь, в чем твой недостаток? У тебя совершенно нет честолюбия. Три куска. Господи Боже ты мой, мы с тем же успехом могли бы обчистить автомат со жвачкой.
Билли повернул ключ в замке зажигания. «Пинто» завелся. Билли снабдил его комплектом новых проводов и украл для него аккумулятор из новехонького
На следующее утро они были здесь снова и стояли так близко, что даже видели, как один из работников возился с ключами, открывая магазин.
Билли купил парочку недорогих спальных мешков в магазине «Армия и военно–морской флот» на улице Хастингс, но в «пинто» даже в них было холодно, как в морозильнике. Гаррет притоптывал по ржавому дну, стараясь хоть немного согреться и в тысячный раз думая о том, что наверняка совершает страшную ошибку. Протянет ли Билли в роли «крутого» столько, сколько необходимо Гаррету, чтобы осуществить свой крутой план? Он провел носком сапога по резиновому коврику. Бумажник Ли, словно раковая опухоль, притаился там. Его не заметишь, пока не начнешь искать специально. Если все произойдет так, как он распланировал, скоро здесь будут копаться полицейские. Подвыпившая блондинка в белой шубке, нетвердо ступая, вышла из магазина, толкая перед собой тележку, полную бутылок.
– Праздничек, – сказал Билли. – Она сотен пять за выпивку выложила.
– Почему бы нам ее не ограбить? А потом бы домой, да напиться. Все лучше, чем сидеть здесь и задницы отмораживать.
В салоне «пинто» было так холодно, что при каждом слове изо рта шел пар. Гаррету все это давно осточертело. Они просидели в машине так долго, что у них возникли даже определенные традиции и привычки. Они по очереди соскребали наледь с лобового стекла и через каждый час вприпрыжку бежали через заснеженную стоянку в «Севен–Илевен» хлебнуть кофе.
Первым туда пошел Билли – они подбросили монетку, и жребий выпал ему, Кассира, которого они ограбили, не было. Вероятно, его уволили.
Билли взглянул на часы. Было двадцать минут шестого, и уже начинало темнеть. Винный магазин открывался в десять утра и работал до одиннадцати ночи. Еще почти пять часов торчать здесь.
– Есть не хочешь?
– Да, немножко, – кивнул Гаррет.
– Может, сбегаешь в «Севен–Илевен», принесешь чего–нибудь?
Гаррет пожал плечами. Спальный мешок соскользнул, и он натянул его снова.
– В магазине–то тепло, – соблазнял Билли.
– А ты что, есть не хочешь?
– Я бы не отказался от кофе и чизбургера.
– Не могу я больше есть эти бутерброды! С голоду буду умирать, в рот их не возьму! – сказал Гаррет.
– Зайди в супермаркет. Там есть кафе. Пусть тебе ветчины порежут или сырку.
– Я хочу чего–нибудь горячего.
– Сосиску в тесте и кофе, – предложил Билли, хотя отлично знал, что Гаррет вообще ничего не пьет, кроме кока–колы. Пьет, конечно, спиртное. Но сейчас пить было нельзя: раз они собираются совершить вооруженное ограбление и будут стрелять, то им нужно оставаться трезвыми.
Гаррет подвинулся на сиденье.
– А деньги у тебя есть? – спросил он.
– А куда делась десятка, которую я тебе дал?
– Истратил.
Билли положил кольт «питон» на сиденье, порылся в кармане
– Ствол здесь оставь, – сказал Билли.
– Что? А, да, конечно, – ответил Гаррет, глуповато улыбаясь, и сунул «ремингтон» обратно в машину. Билли проверил, на месте ли предохранитель, и прикрыл ружье краем спального мешка. Гаррет захлопнул за собой дверцу, засунул руки в карманы, ссутулился и побрел по снегу между машинами к супермаркету.
Билли включил зажигание. «Пинто» завелся, чуть было не заглох, но все–таки заработал. Билли нажал на кнопку обогревателя, и по ногами заструилось тепло. Он закурил сигарету.
В супермаркете были автоматические двери, и когда они открылись, Гаррет пулей влетел внутрь и, засмотревшись на девушку–контролера, чуть не свалил металлический стенд с дешевыми книжками. Клоун чертов. Билли смотрел, как он направляется к прилавку с журналами. Девочки и дорогие машины – вот все, что интересует Гаррета. Для него рай – это бикини, натянутые на капот «корвета».
Билли положил «питон» на колени и провел рукой по полированному ореховому прикладу пневматического ружья.
Он снова стал думать о Нэнси Краун. В воображении он видел, как она поднимает руки, чтобы расстегнуть заколку, как шевелятся ее груди под свитером, как рассыпаются по обнаженным плечам блестящие светлые волосы. Какая бледная у нее кожа.
Она была прекрасна, и чем больше он думал о ней, тем прекраснее она становилась.
Он уже три раза приходил к ее дому, как вор, крадучись, в темноте. Каждый раз он высматривал и вынюхивал под дверями и окнами, а потом стоял около бассейна, и на него падал снег. В четыре утра, в такой холод, еще не было даже машин на улицах.
В последний свой приход он отвернулся от дома, чтобы прикурить, не обнаруживая себя огоньком зажигалки, и явственно ощутил близость океана. Океан был совсем рядом, всего в двадцати метрах внизу. С песчаного пляжа доносилось шуршание песка, черная ледяная вода терлась о берег. Хлопья снега, кружась, падали в океан, пропадали в нем.
Билли стряхнул пепел на грязный пол «пинто». Печка заработала лучше. Он протянул руки к потоку теплого воздуха.
…В ее доме горел свет, даже когда она спала. В кухне, в гостиной, там, где, по его мнению, находилась ванная, в кабинете. Весь нижний этаж дома был залит светом. Даже наверху лампы не выключались в холле и нескольких комнатах. С того места, где он стоял, он не мог определить, оставляла ли она дверь в спальню открытой. Но, насколько он мог видеть, это была единственная неосвещенная комната. Наверное, все–таки она закрывала дверь, потому что, когда она гасила лампу, спальня погружалась в кромешную тьму.
Вот тогда у него особенно разыгрывалось воображение. Ему даже мерещились звуки. Легкое шуршание простыней, шелкового белья. Он слышал ее дыхание. Она постанывает от боли или вскрикивает от наслаждения. Глубоко вздыхает. Он видел, как поднимается ее тело, опускается, поворачивается, поворачивается… Он представлял ее лежащей на спине, на боку; вот она слегка изгибается, вот лежит лицом к нему…
А потом порыв ветра, шелест ветвей или запоздалый автомобиль, несущийся по улице на большой скорости, разрушали звуковую иллюзию, и он уже не знал, слышал ли что–нибудь вообще. Снова тишина тяжким грузом наваливалась на него.