Горячие дозы (сборник)
Шрифт:
Тьма.
Билли поворачивался спиной к дому, ссутуливался и, прикрывая огонек зажигалки, прикуривал новую сигарету.
И будто слышал голос ее мужа, далекий шепот, невнятное бормотание, страстные слова, просьбы, требования, не сделает ли она то, не сделает ли это. Снова шуршание простыней.
Билли ходил взад и вперед, плевал в дымящуюся воду, отшвыривал стул в дальний конец площадки… Снег скрипел под его каблуками. Что было на самом деле? Что пригрезилось? Он не знал. Не мог знать. Не сделает ли она то, не сделает ли она это. В бессильной ярости он был готов разгромить весь мир, разбить
В машину вместе с Гарретом ворвался порыв ледяного ветра и облако снега. Из полиэтиленового пакета в его руках пахло чем–то вкусным.
Билли кашлянул.
– Где ты так долго шатался?
– У них там народу полно. Такая очередь! – ответил Гаррет, бодро потирая руки и дыша на них. – Как будто дома уже никто не ест и даже не готовят, а все берут в кафе.
Билли заглянул в пакет, открыл одну из пластиковых коробочек.
– Это еще что такое?
– Картофельный салат.
– Картофельный?
– Он вкусный. Девушка за прилавком дала мне попробовать.
– Значит, дала?
Билли сунул коробочку в пакет и открыл другую. Какие–то маленькие сосиски в густом коричневом соусе, от которого поднимается пар. Он схватил одну – горячая! – и сунул ее в рот.
– Что еще принес?
– Крылышки «Буффало».
Билли одарил его ледяным взглядом.
– Ну, куриные крылья, – объяснил Гаррет. – Острые, тебе понравятся.
Билли съел еще одну сосиску.
Гаррет взял пластмассовую вилку и набил полный рот картофельным салатом.
– Странный ты парень, Гаррет. Пять градусов мороза, метель, а тебе пришла охота поесть картофельного салата. Мозги у тебя заморозились, что ли?
– Картофельного салата с сосисками.
– Сосисок ты не получишь.
– Это нечестно!
Билли повернул к Гаррету лицо, на котором было написано издевательское недоумение, съел еще одну сосиску и вдруг увидел серебристо–серую бронированную инкассаторскую машину, остановившуюся перед входом в винный магазин.
– Господи Иисусе!
– Чего? – пробормотал Гаррет.
Обливая спальный мешок жирным соусом, Билли поспешно поставил полупустую коробку на панель приборов и потянулся за пневматическим ружьем.
Гаррет уставился на него расширенными от ужаса глазами. Неужели Билли каким–то образом узнал об его планах? Прочел его мысли?
Ноги Билли были укутаны спальным мешком. Ружье лежало на коленях наискосок и дулом упиралось Гаррету в низ живота. Билли взвел пневматический механизм. Гаррет панически схватил кольт «питон», оттянул спусковой крючок и направил ствол Билли в лицо. Дуло оказалось так близко, что он чувствовал запах ружейного масла.
– Отвали, Гаррет!
Гаррет крепко держал кольт обеими руками. Он прищурился, зажмурил один глаз и заорал: «А ну, брось ружье!» – таким тоном, какого Билли от него ни разу не слышал.
Когда до Билли наконец дошел смысл сказанного и он понял, о чем подумал Гаррет, увидев, как он схватил ружье, он выпустил из рук «ремингтон» и, очистив лобовое стекло, указал на вход в магазин.
Гаррет увидел инкассаторскую машину, увидел, как открылись двери магазина, и парень–гитарист посторонился, пропуская двух охранников в серых униформах. Один из них толкал перед собой тележку, нагруженную полотняными мешками, а другой шел
Охранник с пистолетом открыл заднюю дверь машины, а второй стал закидывать в нее мешки с деньгами.
– Черт, – сказал Билли.
Гаррет осторожно опустил «питон».
– Черт, – повторил Билли.
Охранник поднял тележку и втолкнул ее в машину. Потом залез в машину сам, а напарник с пистолетом, быстро оглядевшись кругом, последовал за ним. Дверь захлопнулась, и автомобиль плавно отъехал от винного магазина.
Парень у входа снова заиграл на своей гитаре.
Билли передернул затвор «ремингтона», вынул гильзу из патронника. Медь, пластмасса, пол–унции пороха и пара унций свинца. Заряд, способный пробить в человеке дыру размером с бейсбольный мяч, убить в мгновение ока. Гильза негромко стукнулась о дверцу «пинто».
– Я подумал, ты собираешься меня пристрелить, – виновато сказал Гаррет.
– Ошибся. Мы их собирались пристрелить! Теперь вспомнил?
Из винного магазина вышел мужчина в черном пальто. Парень с гитарой перестал играть и открыл ему дверь. Мужчина в пальто даже не взглянул на него, словно этот парень для того и стоял там, чтобы открывать перед покупателями двери. Мужчина в черном пальто торопливо проследовал через заснеженную стоянку к бежевому «мерседесу».
– Точно говорю, у него там «Блаупункт», – сказал Гаррет, – автостереосистема за две тысячи долларов.
– А мы бы получили за нее всего пятьдесят, – отозвался Билли.
Человек в пальто сел в машину стоимостью в восемьдесят тысяч долларов, которую, уходя, даже не потрудился запереть. Фары «мерседеса» ярко зажглись, осветив падающий снег двумя сверкающими лучами.
Нэнси–то знала таких людей. Богатых, разъезжающих в дорогих автомобилях; таких, которым открывают двери, а они этого не замечают. Билли взглянул на часы. Без пяти одиннадцать. Интересно, что она сейчас делает, в субботний вечер. Вряд ли она уже легла. Может быть, смотрит телевизор. Или пошла на открытие какой–нибудь галереи или на спектакль. Сам Билли, кроме кино, никуда не ходил. Ни разу в жизни не был в театре, музее или в филармонии.
Он опустил стекло, вышвырнул на холодную ночную улицу окурок, снова поднял стекло и закурил новую сигарету.
– И что теперь? – спросил Гаррет.
Билли проверил количество бензина. Еще четверть бака. Он мог бы проехать до дома Нэнси. Это недалеко, не больше десяти минут езды. Оставить Гаррета в машине, пока он проверит, что там и как. Но тогда придется поставить «пинто» за квартал от ее дома, иначе Гаррет узнает, где она живет, а Билли этого не хотелось: Гаррет начнет спрашивать. Даже если с ним вместе смотришь телевизор и выходишь в туалет, ему непременно нужно знать, куда ты и когда вернешься. Билли не хотел, чтобы ему задавали вопросы, потому что все чаще боялся не удержаться от ответов: он ощущал непреодолимое желание говорить о Нэнси, рассказывать кому–нибудь, как она себя держит, какая у нее плавная, гибкая походка, как хорошо одевается, в каком большом и ярко освещенном доме живет. Ему хотелось поделиться с кем–нибудь чувством невыразимого одиночества, которое охватывает его там, у бассейна, из которого в полной тишине и темноте поднимается пар.