Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки
Шрифт:
— Говори!
Он начал с первого дня творения:
— У меня сразу сердце упало, как только я тебя увидел в горкоме. Я не хотел встречаться. У меня строгая программа жизни составлена: университет, потом диссертация. Моя семилетка. А ты все мои планы поломала — за тобой бегаю. Не хотел тебя на воскресник звать, а позвал. Выйду из горкома — надо заниматься. А ноги сами в засыпушку вашу проклятую идут…
Тамара слушала, а в груди у нее прямо от сердца к горлу натянулась тугая звонкая струна, сердце
Алик уже дошел до современного положения и строил планы на будущее.
— Не могу бороться. Нам надо пожениться, чтобы от учебы не отвлекаться. Будем вместе учиться, вместе к экзаменам готовиться. Что же ты молчишь?
Тамара ничего не ответила, и они стали целоваться. Струна обвилась вокруг ее шеи, захлестнула горло, и она почувствовала, что задыхается, задыхается, задыхается, вот уже совсем задохнулась, умирает, умирает — о боже, о такой смерти можно только мечтать.
Вдруг она увидела над собой чужое воспаленное лицо, и ей стало страшно. Оттолкнула, хлопнула дверью.
Алик догнал ее за углом и молча шагал позади. Она замедлила шаг. Он взял ее за руку.
— Ты мне ничего не ответила, — сказал он.
— Я согласна, — сказала она. — Ты мне очень нравишься. Очень, очень. С первого взгляда понравился. Но мы должны подождать. Сегодня двадцать пять дней, как мы познакомились. Это же мало. Надо проверить свои чувства и потом решить…
Она стала приходить к нему каждый вечер, и они целовались до утра. Им становилось все труднее и труднее. Алика явно не устраивали такие отношения.
— Зачем ты меня оскорбляешь? — спросила она как-то, чуть не плача от жалости к самой себе.
— Я тебя не оскорбляю. А ты меня не любишь.
— Я требую, чтобы ты меня уважал, — сказала она. — Отвернись, — и стала поправлять мятую кофту.
— Ты холодная, — бросил он. — Никогда не думал, что ты будешь такой холодной.
Тамара наконец привела кофту в порядок.
— А теперь проводи меня, — потребовала она.
Он подошел, положил руки на ее плечи:
— Останься.
— Как ты не понимаешь? Я не хочу тебя терять. Поэтому я должна идти.
Нет, он не понимал, хотя это было так просто. Мужчины никогда ничего не понимают, как только речь заходит об их ущемленном самолюбии.
— Ты не сердишься? Не сердись. Все будет хорошо.
— Вот еще, — буркнул он.
Они уже вышли на улицу и шли под дождем.
— Ты холодная. В этом все дело.
Тамара засмеялась.
— Ты думаешь одно, а говоришь совсем другое.
— Ты в этом уверена?
— Сказать тебе, о чем ты сейчас думаешь?
— Попробуй скажи.
— Ты думаешь: «А все-таки молодец Тамарка!»
— Как ты догадалась? — усмехнулся он.
— Вот мы и проверили наши чувства, — сказала
— Придешь завтра? — спросил.
— Пожалуй, нет.
— Ну тогда пока…
И они разошлись в разные стороны. Она пошла в засыпушку № 5 — надо войти на цыпочках, чтобы не разбудить подруг, осторожно разложить в темноте кровать, неслышно лечь, а если плакать, то тоже неслышно, чтобы не проснулись подруги.
— Как вы думаете? — допытывалась Тамара. — Правильно я поступила или нет?
Она замедлила шаг и вздохнула:
— Может быть, я была неправа? Может быть, я обидела его, не сумела объяснить? — она задумалась.
Молчал и я, потому что советовать что-либо в таких делах бесполезно.
Мы шли по Ленинградскому проспекту. За этот вечер мы, наверное, раз десять прошли по нему из конца в конец. Дождь перестал, но холодный ветер сделался еще холоднее и то толкал нас в спину, то задувал в лицо. Проспект был почти безлюден, уже давно схлынула волна, выкатившаяся из кинотеатра с последнего сеанса. Фасад с колоннами погрузился в темноту. Лишь окна междугородного телефона светились напротив.
Молчание нарушила Тамара:
— Неужели он не понимает? Я хочу, чтобы у нас с ним было навсегда, на всю жизнь. Конечно, у него были истории: двадцать восемь лет — возраст. А за мной ни одной истории нет. Он прямо спросил: «Ты была с кем-нибудь?» «Что ты, Алик!» Он поверил мне. И я ему верила. Верила ему больше, чем себе. А он не понимает… — Она задумалась…
Потом сказала очень горько:
— А вдруг ему другая понравилась? Я на танцах видела — танцевал с другой.
— А вы?
— Я тоже с другим танцевала.
— Вот видите, — сказал я, потому что не мог сказать ничего другого.
— Я решила — уеду отсюда прочь. Поеду вожатой в лагерь, где мы на воскреснике были. Уже заявление подала. Послезавтра на бюро будут разбирать. А в субботу у нас вечеринка. Зоя со стройкомбината пельмени устраивает. Я уже пай внесла. И он внес.
— Тамара, вы замечательная девушка. Вы даже не представляете, какая вы замечательная девушка.
— Я — несчастная девушка. Вот кто я.
Что я мог на это ответить?
— Уже поздно. И холодно, — сказала она.
Мы свернули с проспекта и пошли в темноте по палаточному городку. Тамара уверенно шла впереди, я двигался за темным пятном ее кофты. Тамара остановилась, я едва не наскочил на нее. Мы стояли у засыпушки.
— Вот я и дома, — сказала Тамара шепотом.
— Мы еще встретимся, — я пожал в темноте ее руку и пошел меж палаток.
Пожар
Спустя неделю, побывав по служебной надобности на соседней стройке, я вернулся в город.