Горящие сердца
Шрифт:
Вошла Тоня и сказала, что Борис уже давно подал машину. Да, нужно срочно ехать к строителям на комсомольское собрание, если он, конечно, не хочет поспеть к шапочному разбору.
Батыр Османович очнулся от своих мыслей и стал быстро собираться. Уже одетый, он снял с полки томик стихов Кязима, но, поколебавшись, поставил его на место. Некогда. А как хочется сейчас почитать хорошие стихи...
На улице он еще раз окинул взглядом ореховые деревья. «Как они выросли и окрепли, — снова подумал он, — эти символы народной любви к вождю и вечной памяти о нем... Свидетели наших добрых
Часть третья
1. УКРОЩЕНИЕ СТРОПТИВОЙ
Весна выдалась холодная, и река, берущая свое начало в древних ледниках, еще не наполнилась. Обмелевшая и непривычно спокойная, она медленно текла меж крутых берегов, лениво облизывая промерзшие каменные глыбы. Но вот солнце начало щедрей сыпать свои огненные стрелы на землю, и река стала полнеть, надуваться; снова запела она свою старую, громкую песню.
Зазеленела трава на горных пастбищах, и для чабанов наступила горячая пора. На душе у Адемея радостно и тревожно: в отаре начался окот. С первой весенней травкой появляются и первые новорожденные ягнята — так повелось от века, и ничто не в силах нарушить заведенный порядок. Как заботливые молодые мамаши, хлопочут Адемей с Салихом вокруг новорожденных, ревниво оберегая их от малейшей опасности. Даже друг другу доверять перестали — как ни старателен Салих, все равно Адемей не успокоится, пока не осмотрит и не проверит все сам. Отхода пока нет, все ягнята здоровенькие, бодрые, есть и двойняшки.
Азамат и Кичибатыр приезжают сюда каждый день, поочередно. Батыр Османович тоже почти ежедневно справляется по телефону о том, как идут дела. Опыт колхозных животноводов его очень волнует. Если надежды оправдаются, можно будет повсеместно проводить скрещивание горных овец с баранами-кроссбред. А если надежды рухнут, ох, не простит ему этого обком! Да и сам себе он не простит... Надо, пожалуй, съездить своими глазами посмотреть, что у них там получается. Может, пригласить с собой Таулуева? Нет, не стоит. Решив так, секретарь райкома однажды в послеобеденную пору поехал на пастбище.
Дорога из райцентра в горы весной еще живописнее, чем летом. Склоны покрыты густой растительностью. Издали кажется, будто здесь никогда не ступала нога человека. Скоро зацветут дикие яблони и груши, и тогда на темном фоне леса особенно белыми и пушистыми покажутся их кроны.
А дорога все вьется и вьется, медленно подымаясь вверх. Вот уже и в ущелье въехали, потемнело вокруг. «А что если между этими двумя утесами построить канатную дорогу? — подумал Батыр Османович. — Она привлекла бы в наш край туристов... Сиди себе в кресле и любуйся естественной панорамой, слушай неумолчный говор реки. А с того утеса, наверное, открывается вид на Баксанское ущелье... Не такая уж это несбыточная мечта в наше время — канатная дорога. А может, лучше протянуть ее над озером Ариу на вершину Эменли... Тоже здорово!»
В таких размышлениях Баразов незаметно доехал до поворота и, не заезжая в аул, решил отправиться прямиком в чабанскую бригаду.
Нелегко Борису вести машину по каменистым подъемам.
За перевалом стало полегче. Ровное горное плато расстилается вокруг. Говорят, на этой Хуламской поляне прежде устраивали скачки. А где-то еще раньше — Адемей рассказывал об этом Батыру — аулы насмерть дрались за право владения плодородными пастбищами. Потом они как-то помирились и согласились отвести поляну под скачки.
— Не люблю я эти скачки, — сказал тогда Адемей Батыру.
— Почему же?
— Да за что их любить? Несправедливое дело. Побеждает на скачках конь. Правда? А почести и награды достаются наезднику.
— А ты, Адемей, оказывается философ. В самом деле — несправедливое распределение благ... Мне раньше и в голову не приходило, — улыбнулся Батыр Османович.
Теперь, вспоминая этот разговор, он тоже улыбается. Занятный старик Адемей, и о многом, видимо, успел подумать, пася своих овец...
Собаки издали услыхали шум машины и с громким лаем выбежали навстречу. Вдалеке, на зеленой поляне, пасутся овцы, на краю ее возвышается статная фигура Адемея. В извечной библейской позе всех пастухов стоит он, опираясь на герлыгу, посреди своей паствы... Салих окриком призвал собак к спокойствию и поспешил к машине.
— Как дела, джигит? — приветствует Батыр молодого чабана, крепко пожимая ему руку.
— Неплохо, совсем неплохо, даже хорошо, — смущаясь, отвечает Салих и ведет секретаря на дальний край поляны, где Адемей с Жамалом помогают появиться на свет новому ягненку. Старик тщательно обтирает травой маленький мокрый комочек живой плоти... По поляне прыгают ягнята, родившиеся раньше и уже немного подросшие. Овцы с тревожным блеянием бегают за ними. А совсем молодые мамаши не отходят от новорожденных, поглядывая по сторонам испуганными глазами.
На вопрос секретаря о том, как идут дела, старый Адемей тоже отвечает, что дела идут совсем неплохо, можно сказать, даже хорошо.
— Что вы словно сговорились: хорошо да хорошо. Будто не знаете других слов, — шутит Баразов.
— А ты погляди вокруг, — степенно отвечает Адемей. — Если найдешь другое слово, то вот тебе моя папаха. — И старик сдергивает с головы свою старую широкополую шляпу.
— Как же ты собираешься проспорить мне то, чего у тебя нет? — смеется Батыр, глядя на головной убор пастуха. Смеется и Адемей: его видавшую виды шляпу папахой и вправду не назовешь...
— А у тебя и такой шляпы нет, — поддразнивает Адемей, радуясь доброму настроению гостя.
Все вместе осматривают молодых ягнят. Какие они славные, точно игрушечные. И все, кажется, одинаковые, будто их смастерил один и тот же умелый мастер.
Овцы потянулись к овчарне. Она — открытая, просторная, залитая солнцем. Длинные узкие корыта наполнены водой, в кормушках — сытное месиво, рядом и корыта, в которые насыпана соль. Крепкие ворота замыкают ограду, чтобы по ночам овцы не разбредались.