Горящие сердца
Шрифт:
— Видно, голубка, ты специально для этого приехала, а я и не догадался сразу, — улыбается Асхат.
— Глядите, все оставили работу и смотрят на нас... Неудобно, какой-то театр получается! — И Ханифа, передернув плечиком, подняла меховой воротник своего модного пальто и повернулась спиной к работающим.
— В самом деле, девочки, зайдите-ка пока к Ахману в общежитие, поговорите с ним по душам. А я освобожусь и зайду за вами. Соскучился очень. В будущее воскресенье непременно домой приеду.
— Ты не болен? — спрашивает Ханифа. — Почему такой бледный?
— Худой — от забот, а бледный —
Быстро покончив с расчисткой труб, бригада Башира перешла на уборку двора подле машинного зала. С шуточками да прибауточками справились и с этим несложным делом и разошлись по домам.
Комсорг с бригадиром зашли в общежитие. Асхат увел к себе жену и сестру, Башир остался в комнате у ребят.
Оба они, и Шамиль, и Ахман, имели растерянный вид. Заметно было, что приход женщин и разговор с ними задели их за живое. Шамиль, задумчиво глядя в зеркало, расчесывал свою буйную шевелюру; Ахман, понуро опустив голову, сидел на койке.
— Ну, герой труда, покоритель девичьих сердец, что скажешь? — с наигранной веселостью обратился Шамиль к Баширу.
Ахман, как будто очнувшись, поднял голову и тоже посмотрел на бригадира. Только сейчас заметил его присутствие.
Глаза Ахмана показались Баширу похожими на большие спелые сливы. Синева под нижними веками как бы увеличивала их — вот-вот сорвутся с побледневшего лица и покатятся вниз... Лицо худое, вялое, щеки ввалились. Зато нос румяный, как свекла. Рукав пиджака распорот, одежда вся в пятнах.
Первым побуждением Башира было как следует отколотить его. Ахман словно почувствовал это и медленно поднялся с койки.
— Знаешь, Башир, — неуверенно и тихо начал он, глядя прямо в глаза бригадиру, — пить я бросил. Все. Конец.
— Скорей твои сапоги износятся до дыр, чем ты пить бросишь, — со злостью откликнулся Башир.
— Нет, бригадир, он правду говорит, — отозвался и Шамиль. — Сегодня с утра еще капли в рот не брал.
— Кто-кто, а ты бы придержал язык, — резко обернулся Башир к Шамилю. — Это ты сбиваешь его с толку. Не пора ли кончить?
— Ребенок он, что ли? — огрызнулся Шамиль. — Своя голова на плечах есть, за свои дела пусть сам и отвечает. Ты его лучше спроси, за чей счет он пьет! Не на мои ли деньги?
— Что ты сказал? — Ахман стал медленно придвигаться к столу, за которым сидел его неверный друг. Сейчас Ахман был страшен: глаза налились кровью, руки беспокойно загребают воздух... «Если он его вздует — я прощу ему все грехи», — молнией пронеслось в голове у Башира.
— Что ты сказал о деньгах, подлюга? — продолжал наступать Ахман.
Шамиль, видимо, струсил, но еще хорохорился: оторвавшись от зеркала, он медленно поднял голову, как будто боялся испортить свою красивую прическу, и примирительным тоном сказал:
— Да я ничего!
Но Ахмана уже не остановить. С громким криком: «Повтори, что ты сказал!» — он схватил со стола графин с водой и запустил им Шамилю в голову. Если бы Шамиль не изловчился быстро нагнуться, печальный рассказ о его курчавой голове долго бы бродил по свету... Графин угодил в зеркало, и то и другое разбилось вдребезги, засыпав пол осколками стекла. Вода из графина брызнула во все стороны. Шамиль выскочил
— Перестань, успокойся, прошу тебя. — Он обхватил парня за плечи и усадил на койку. Минуту тому назад он и сам был не прочь поколотить Ахмана, теперь же ему было жаль его. «Зря, зря отдали мы парня на растерзание этому матерому волку», — подумал Башир, стараясь утихомирить Ахмана. А тот, вырываясь, кричал:
— Убью, убью! Будешь знать! — И, уткнувшись лицом в подушку, он зарыдал громко и неистово, как женщина, — во второй раз за сегодняшний день...
«Милый Назир! Письмо твое получила. А ты мое? Не знаю почему, но я до сих пор стесняюсь писать тебе, хоть и многими письмами мы обменялись (о записках уже не говорю!). Может быть, это происходит потому, что писать я вообще не умею и не очень люблю, но ты — другое дело. Будто какой-то маленький человечек сидит в сердце и выстукивает: «пиши, пиши, пиши», а потом спрашивает: «написала, написала, написала?..»
Со вчерашнего дня этот маленький человечек все нашептывает мне: «Позвони Назиру, позвони». А как поговорить с тобой — не знаю. Если бы можно было надеяться, что тебя сразу позовут к телефону — давно позвонила бы. А если не найдут, станут разыскивать, а в это время чужой голос будет расспрашивать меня — кто я, да зачем звоню, да что хочу передать...
Сегодня Николай принес снимки, которые он делал в горах. Удосужился наконец проявить пленки! Многое получилось хорошо — парящие орлы, дикие козы, красавец тур, одиноко стоящий на вершине. И я опять перенеслась мечтой в горы, к тебе... С тех пор, как я перед отъездом в Москву побывала у тебя в ауле, мне все хочется поторопить время, чтобы дни бежали быстрее и поскорее наступило долгожданное новое лето. А они, как назло, тянутся и тянутся. Наступит рассвет — и никак не дождешься сумерек, придет вечер, кажется, что никогда не настанет новый день.
Борис Петрович, видимо, догадывается о наших с тобой отношениях. Он часто вспоминает тебя, ставит в пример Николаю. Особенно охотно рассказывает о том, как он водил их в «Эльбрус», как показал им осеннюю красоту города...
Сегодня купила тебе транзистор. Как ты думаешь, лучше послать по почте или привезти с собой? Когда я принесла его домой, мама меня спросила: «Зачем тебе эта игрушка, ты же не парень?» Я ответила, что проспорила его одному человеку там, в горах, и, кажется, покраснела при этом. Первый раз в жизни солгала маме... Мы с ней — добрые друзья, всегда говорим друг другу правду. А может, это не такой уж большой грех? Ведь неправдой является только одно слово «проспорила», а все остальное — чистая правда...
Господи, Назир, сколько глупостей я тебе сегодня написала! Я так соскучилась и так хочу поговорить с тобой, что вот пишу сейчас все, что приходит на ум, важное и неважное, серьезное и глупое...
Знаешь, что я надумала: позвони мне сам. Номер телефона ты знаешь, легче всего это сделать после десяти вечера. А буду ждать твоего звонка, и никто, кроме меня, не подойдет. Слышишь, с сегодняшнего вечера я буду ждать! Позвонишь?
Как дела у Асхата? А у Ахмана? Как поживает Азамат? По-моему, он истинный горец. Напиши, как живет Ариубат. Наверное, осуждает меня в глубине души? Или нет?