Господин следователь 6

Шалашов Евгений Васильевич

— А я-то голову ломала — зачем тебе кухарка понадобилась? А Анна, получается, не только прислуга, а еще и твой друг? И ангел-хранитель, прости меня господи?

— Если такое возможно — то да, — согласился я.

— И что тут сказать? В жизни еще и не то бывает.

Мудрая у меня матушка. Но я в этом не сомневался.

Глава третья

Еще одна семейная тайна

— Какие у моего сына планы на сегодняшний день? — поинтересовалась матушка, отчего-то обращаясь ко мне

в третьем лице.

Я призадумался. Планов никаких не строил, надо бы учебники полистать. Еще хотелось побродить по нынешнему Петербургу. Не то, чтобы страстно желал сравнить — насколько этот Питер отличается от того, из моей эпохи, а просто так. Можно бы и на Невский сходить, и на Сенатскую площадь. Но для начала хотя бы по Фурштатской пройтись. Липы я уже видел, растут. Подождать бы до лета, посмотреть — как станут цвести? Фурштатская у меня ассоциируется именно с липами, да еще с подошвами, прилипающими к плиткам.

Но сначала глянуть — как там моя Нюшка? Это я перед матушкой храбрился, уверяя, что девчонке все нипочем — даже рукопашная с кухаркой, но на самом-то деле переживал. Помню я габариты Матрены — четыре Аньки уместятся. Но насмерть девчонку не убьют, а если поколотят, так ей на пользу.

— Если маменька составит компанию, я бы сходил погулять, — сообщил я. — Прошлись бы немножко, в Таврический сад зашли.

Сказал про сад, и слегка испугался. А если его еще нет? Или, его уже разбили, но посетителей пока не пускают? Когда Чуковский написал стихотворение про мальчика, удирающего от бешеной мочалки?

Я к Таврическому саду

Перепрыгнул чрез ограду,

А она за мною мчится

И кусает, как волчица.

Вроде, это уже после революции написано. Мне бы еще маменьке сказать — перейти проспект Чернышевского, а справа будет одноименное метро. Но здесь Чернышевский еще не стал настолько значимой фигурой, чтобы его именем станции метро называть. А уж про наличие подземки в 1884 году вообще умалчиваю. И «Музей воды» на Шпалерной еще не открылся.

Впрочем, Таврический сад упоминал Гоголь. Не упомню, в какой повести или романе, но это было. Значит, он уже есть.

— Разумеется, я удовольствием составлю компанию своему сыну, — улыбнулась матушка. Потом, пристально посмотрев на меня, спросила: — А ты не желаешь вначале навестить своих университетских товарищей?

Та-ак… Что-то мне не нравится взгляд госпожи генеральши. И ее вопрос очень не нравится. В принципе-то, вопрос нормальный. Студент физмата Чернавский здесь четыре года отучился, наверняка у него должны быть друзья и знакомые. В двадцать с небольшим лет хочется сбегать, навестить друзей. И, неужели в Питере нет девушки, что «наступила» на сердце Чернавского? Быть такого не может.

Признаться, я давно ждал такого разговора. Летом прошлого года, по моему «прибытию» как-то не до того было, пребывал в полнейшем обалдении. Рассчитывал, что разговор состоится зимой, на Рождество. Но там тоже все обошлось. Но я же помню,

что в услышанном (подслушанном!) мною разговоре между родителями, матушка высказывала беспокойство. И не так Ваня себя ведет, и знакомых не узнает.

И что мне соврать? Надо придумать что-то этакое, нажористое. Или, не стоит? Одна ложь тянет за собой другую, возникает цепочка. Да и как складно соврать я не знаю. Фантазии не хватает. Лучше уж прямо сейчас нам с матушкой поговорить, по мере возможности — все проговорить. Все, кроме самого главного…

— Маменька, а ты мне прямо скажи, не темни, — улыбнулся я.

— Что сказать? — сделала недоуменный вид матушка. Правда, не слишком умело. Брови подняла, но глаза остались серьезными и, я бы сказал — тревожными. Заметно, что она очень беспокоится, но вслух сказать не решается.

Встал, подошел, обнял матушку за плечи и уткнулся носом в ее макушку.

— Ма-ам… — протянул я. — Я же у тебя не совсем дурак. Вижу, что тебя что-то беспокоит. И даже догадываюсь, что именно. Но я могу ошибиться. Поэтому — лучше тебе так и сказать — мол, Иван, меня очень смущает… Ну, что тебя может смущать? Например — смущают твои взаимоотношения с маленькой кухаркой.

— Ваня, какая глупость… — усмехнулась матушка, обнимая меня. — Я знаю, что ты у меня человек порядочный, да и девочка внушает доверие. К тому же — ты уж меня прости, это не та проблема, о которой следует переживать. Вот, если бы ты невесту с собой привез — был бы скандал.

— Вот и я про то. Маменька, не тяни…

Сказать ей, что она сейчас поступает так, как я поступаю со своими подследственными? В смысле — вынуждаю их самих рассказать о себе? Но сравнение матушки со следователем может е и обидеть. Но подследственные — это одно, а тут совсем другое. Брякну, а окажется, что матушку беспокоит совсем иное. Например — моя шея, не умещающая в воротничок или наметившееся брюшко?

— Ваня, нас с батюшкой очень беспокоит твое здоровье, — решилась-таки матушка.

— Ма-ам, ты не о том хотела сказать. И спросить не о том. Слава богу, телесное здоровье у меня в порядке.

— Хорошо, — кивнула маменька. Похлопав меня по руке, приказала: — Сядь. Хотя нет… Лучше не здесь. — Матушка встала и потянула меня за собой. — Пойдем-ка в гостиную. Пусть Лидочка со стола уберет.

Действительно, в дверях столбиком застыла горничная, вся в ожидании. Не стоит мешать девушке, да и слушать ей не к чему.

Мы прошли в гостиную, уселись на диванчик. Матушка обняла меня, а я, прильнув к ее плечу, разглядывал обстановку. Вроде — все тоже самое, что было в Новгороде. Нет, мебель тут другая, поплоше и подешевле. Не повезли из родового гнезда старинную мебель. Либо здесь купили, либо комнаты уже были обставлены.

Ну, маменька, задавай вопросы, я готов. Но чтобы перейти к разговору, решил спросить нечто нейтральное. Но то, что мне действительно интересно.

— Хотел спросить — квартиру казенную батюшке дали или это съемное?