Господин следователь. Книга пятая
Шрифт:
Осторожно, чтобы не разбудить маленькое чудовище, поставил самовар-эгоист — вскипит быстро, а воды мне хватит, чтобы побриться и на чашку кофе останется. Заваривать не стану, чтобы не шуметь, а просто залью кипятком. Кофейка дринкну, да и пойду на службу. По дороге заскочу в трактир для извозчиков, позавтракаю. О, там точно яичницей накормят. И чая попью. Нюшка, что б ее зайцы в лесу залегали, как и Наталья Никифоровна, постоянно талдычит — нельзя Иван Александрович все время яичницу есть, вредно, кушайте кашу
Интересно, а моя квартирная хозяйка, когда сдавала меня с квартирой (или квартиру со мной), с рук на руки Анне Игнатьевне, не далали кухарке наставления — типа, не перекармливай хозяина яичницей, не иди у него на поводу?
Побрившись, выпил кофе, оделся и, крадучись вышел из дома, радуясь, что позавтракаю как человек.
Пока шел, малость порефлексировал на тему — плохой из меня хозяин, если собственную прислугу боюсь. Стыдно. Одно утешение, что это не какая-то там прислуга, а Нюшка! Щука. А щука, как известно — это зубы. А еще усы, лапы и хвост.
Значит, стыдиться я не стану, а гордо отправлюсь в трактир. И, вот еще что. Поймал себя на том, что на самом-то деле могу проявить характер, заставить Нюшку тупо выполнять мои приказы. Но что в итоге? Заполучу я хорошую домработницу, старательную и исполнительную, но пропадет талантливая девчонка, с которой и жить веселее. Наверное, когда-нибудь мне выйдет боком дружеское отношение с прислугой. Это пока Анька знает, что нужно держаться определенных границ и соблюдать дистанцию, а что может быть потом?
Ну да, выйдет мне боком. Впрочем, когда выйдет, тогда и стану переживать. Не стоит раньше времени себя накручивать.
Да, что там за шум и крики?
Открыл калитку, вышел на улицу и увидел, что какой-то мужик охаживает кнутом лошадку, запряженную в сани, груженую мешками. Верно, крестьянин принял влево, решив, что проедете, а там, под сугробом, скрытаканава. Наши-то возчики знают об особенностях городских улиц, а этот нездешний.
Лошадь изо всех сил пыталась вытянуть розвальни, но у нее ничего не получалось. Видимо, капитально застряли. А мужик, окончательно озверев, лупил несчастное животное.
— Я тебя, падеретина этакая, в хвост и в гриву… — орал крестьянин, используя исключительно непечатные слова.
Мне уже приходилось видеть, как настегивают коней — сердце сжималось, но старался сделать вид, что так и нужно. Но все-таки, одно дело, если подстегнут вожжами для ускорения, совсем другое, когда бьют ото всей дури, не разбирая — куда бить. Кажется, мужик пытается ударить лошадь по глазам, чтобы больнее..
— Эй, любезный, перестань животину тиранить, — достаточно вежливо попросил я.
— Да пшел ты… Сейчас и сам… — бросил через плечо мужик.
Что? Кого ты послал? Он еще замахиваться будет?
Через секунду кнут отлетел в сторону, а крестьянин угодил мордой в сугроб.
— Так
— Барн… прст…
— Чего ты сказал-то?
— Брн… прст…
А, так уткнувшись мордой в снег говорить неудобно. Так бы прямо и сказал.
— Охолонул? — спросил я, высвобождая хват.
Освободив крестьянина, отошел в сторону, принялся чистить штаны.
Мужик, подняв морду, встал на колени. Отдышавшись, ошалело посмотрел на меня.
— Прости барин, не приметил, кого посылаю.
— Ты знаешь, что за жестокое обращение с животными наказание полагается? — спросил я у пейзанина. — Я сейчас свистну, городового позову. Тебя под арест, на месячишко, а лошадь твою в добрые руки отдам.
Врал конечно, сверх меры. Но и лошадь жалко. Вон, бедняга, до сих пор трясется.
— Какие руки? За что под арест?
Взяв мужика за шкирку, поднял его и поставил на ноги.
— Стоять! Ты лошадь зачем бил?
— Так это… Чтобы она сани тянула…
— У тебя сколько лошадей? Две, три или десять? — поинтересовался я. — Лошадей у тебя много, одну убьешь, так не жалко?
— Одна всего лошадь-то у меня.
— Одна? И зачем тебе лошадь, если ты ее все равно убьешь? Тебя надо в тюрьму садить, а кобылку твою доброму человеку отдать, который ее хоть и станет бить, но не до смерти.
— Моя это лошадь, — заявил мужик. — Нельзя ее никому отдавать.
— Твоя? — усмехнулся я. — Кто же так со своей лошадью поступает? Вот, посидишь в каталажке, как раз и лошадь твоя чужой станет.Недельки две за издевательство над лошадью, еще пару лет за то, что судебному следователю кнутом грозил и матерно его ругал. В общем, лет пять тебе светит, не меньше.
— Барин, смилуйся… Как я без лошади-то буду? А как это — пять лет в тюрьме? А детки мои?
Кажется, мужик был готов опять упасть на колени. Я плюнул и подошел к дровням. Засели крепко — полоз во что-то уперся, но не смертельно. Вытащит коняшка, если воз станет полегче.
— Ты отчего мешки не догадался сгрузить? — спросил я. — Скинуть мешков пять, сани выедут, потом снова загрузишь.
— Так снег же, а у меня зерно. Куда я мешки в снег свалю? В мокрых мешках мне купец цену снизит. Скажет — зерно мокрое.
— Твою мать, — выругался и я. Подумав, подошел к своим воротам, открыл створку: — Зайдешь во двор, наберешь охапку дров. Понял?
— Понял, — кивнул радостный мужик и побежал за дровами.
Разложив дрова прямо на улице — движения-то пока нет, крестьянин принялся скидывать на них мешки. Сложив штук пять, неуверенно спросил:
— Хватит, наверное?
— Давай еще. Не надорвешься, а вот лошадь может.
Решив, что выгружено достаточно, я подошел к саням, ухватился за край и скомандовал: