Господнее лето
Шрифт:
Жён-мироносиц на небе вечернем считая,
жить бы да жить в этих горных безлюдных местах!
Днём любоваться крышами пагод Китая,
ночью Монголию видеть в раскованных снах.
Туго завёрнута этой страны оболочка
в русский характер, и ниткой прошита канва.
Чтит новгородскую вольницу каждая кочка,
ввысь поднимаясь, как врыта в песок голова.
.
Только на ранней заре частокол-копьеносец
в бой соберётся, крикливых ворон не сочтёшь!
В
русская хата, собравшая всю молодёжь.
Песни, гулянка, в соседок-подруг новоселье –
трёх этих грешников всякое знает село!
Пьётся легко, и по кругу расходится зелье –
в каждой кровинке, как царский солдат, залегло.
.
Кожа песчаной пустыни натянута туго
жаром с утра, и неброскою жизнью полна.
Сойка, тушканчику мать, скорпиону – подруга,
волк и лисица, и чашкой молочной – луна.
В юртах под вечер звучит «Николай и Василий»,
лошадь уставшая, телетарелка и кот...
И разговоры о том, что поближе к России
нужно держаться, да Чёрный Бурхан не даёт.
За горсть сухой травы коню...
***
О вздохи-выдохи апреля,
пернатые забавы лип!
И хорошо, что дудку Леля
зимой овраги сберегли.
По состоянью небосвода
и хлебной мякоти бугров
легко узнать, что есть свобода
и океан без берегов.
.
Весна – как пяльцы для узора,
весна – как пальцы в табаке!
И хариус стремится в гору,
и рысь полощется в реке.
Ещё крепка ночей прохлада,
но средь могильников седых,
как призрак будущего сада,
белеет дым – аилов дых.
.
Тропою едем – хвост лошадки
пугает не'жить по горам,
и попугаем месяц сладкий
свой клюв протягивает нам.
Тебе, Алтай, я песню эту,
в горах ночуя, пропою
за сойки крик, за очерк света,
за горсть сухой травы коню.
Миры пересекаются, кружат…
***
Крылатый ангел - с виду стрекоза -
завис над лугом в середине лета,
рисуя бликом и игрою света
на листьях удивлённые глаза.
.
Прозрачный шорох падает в траву
и скачет, как античная квадрига.
То баловень росы и певчий мига –
кузнечик ищет новую жену.
.
Тут
как ритмы, уходящие в былое.
И будущее дышит аналоем,
и радость жизни с одного стола.
.
Вот одуванчик, лета космонавт,
одел свой шлем и смотрит молчаливо
туда, где соловьиные приливы
из звуков создают иной ландшафт.
.
Миры пересекаются, кружат
в каком-то танце, схожем с новой верой.
Ионы влаги – утра пионеры –
затачивают иглы у ежа.
.
И если существует правота
у вектора ответного покоя,
она под утро тонкою рукою
по чашечкам цветочным разлита.
Я выверну карманы: «На!..
***
Я выверну карманы: «На!..
Нет ничего из пустословья,
когда за окнами луна
кладет лучи мне в изголовье.
.
Когда ручьи бегут за мной,
как псы, голодные разлукой,
и пахнет зимняя – зимой
судьбой отпущенная мука.
.
«Лишь волхованье», - скажешь ты
и будешь прав, мой друг! Весною
мир полон легкой красоты
с ее прозрачной глубиною».
В том сне неправильность живёт…
***
Художник просится домой:
в еловый сон, где много шишек.
Там тень гремучею змеёй
ползёт в траве и сладко дышит.
.
В том сне неправильность живёт,
отсутствуют законы чисел,
и костромская буква «о»
хранит лекала коромысел.
.
Туда заброшен, как десант,
художник щурится от света…
Там напряжённая оса
в живую радугу одета.
.
Освобождён от мишуры
и добывания копейки,
он создавать пришёл миры
из шелеста садовой лейки.
.
Вы скажете, «сюрреализм»…
Но он порою так приятен!
В нём наблюдаешь организм
Вселенной, не познавшей пятен.
Поэту
Я выпустил твой стих из рук,
и он поплыл, как шар воздушный,
за Академию Наук,
за Крым, спасая наши души.
.
В нем, словно в ёмкости большой,
кипела жизнь с её заботой