Госпожа попаданка

Каминский Андрей Игоревич

Шаг за шагом Лена приближалась к ярко светившемуся жезлу, на глазах становившемуся все больше и больше. Вот она уже стояла рядом с постаментом, изнывая от похоти и протягивая руки к нефритовому фаллосу. Лена коснулась его и предметы вокруг нее вдруг исказились и чудовищно разрослись. Мгновение — и Лена уже стояла перед исполинской нефритовой колонной, испускавшей невыносимо яркий свет. И в нем был четко виден силуэт плененной девушки, сгоравшей в пламени сладострастия, пока со всех сторон несся соблазняющий шепот. Но в нем Лена расслышала и некую иную ноту — слабый, но упорный огонек сопротивления. Кто-то боролся с накатывающимися от нефритового фаллоса волнами похоти — и Лена, глянув на девушку, вдруг поняла, что именно она ведет неравную борьбу с этим адовым колдовством. В устремленных на Лену глазах читалась не только мука, но и отчаянная, безумная надежда — и это придало сил попаданке,

внезапно понявшей, что нужно делать. Из последних сил она послала мысленный приказ — и ее руку пронзила жгучая боль, растекшаяся по ее жилам пылающим ядом. Змеиный укус стряхнул наваждение, однако Лена понимала, что это ненадолго и сладострастный морок вскоре овладеет ее снова. Шепот, на мгновение стихший, вновь становился все сильнее, мерцающий зеленый свет полыхал так ярко, что ничего вокруг не было видно. В последнем проблеске сознания Лена увидела перед собой полные боли глаза незнакомки и отчаянным броском швырнула навстречу ей свою плеть. Змеиные кольца обвили стройную талию и Лена, что есть силы, рванула плеть на себя. Зеленое свечение полыхнуло беззвучным взрывом и тут же сбитая с ног Лена покатилась по полу в обнимку с чем-то… точнее с кем-то еще. Тонкие пальцы бесстыдно шарили по телу ошарашенной попаданки, полные губы жадно искали ее губы, а стройная нога нахально проталкивалась между ее ног.

— Мы должны, — ее ухо обожгло жарким шепотом, — иначе никак. Это наваждение, даже свободная я не могу удержаться…Чтобы избавиться от него, мы должны…прямо сейчас

Лихорадочный шепот был прерван Леной, впившейся в подставленные губы сладострастным поцелуем. Не выпуская девушку из своих объятий, она перевернулась так, чтобы ее бедра оказались над лицом незнакомки. В следующий миг Лена жадно впилась губами в истекавшее влагалище, играя языком на дрожащем от возбуждения клиторе. Одновременно она почувствовала девичий язык в своей промежности и судорожно стиснула бедрами голову незнакомки. Язык Лены господствовал над влажными тайнами, пока ее пальцы сжимали округлые ягодицы, а ее тело корчилось в сладострастных судорогах, истекая на лицо незнакомки своей женской влагой. Изнывая от похоти, девушки упоенно вылизывали друг друга, а вокруг них с шипением извивались змеи, чьи раздвоенные языки изощренно ласкали любовниц поневоле. Обе девушки не останавливались, пока оргазмические конвульсии, сотрясшие два переплетенных тела, не ознаменовали, наконец, спад снедавшего их желания.

Пошатываясь, Лена поднялась на ноги, дико озираясь вокруг. Не глядя, протянула руку — и змеи быстро обвились вокруг нее. Лена не сразу поняла, что изменилось — зеленое свечение почти погасло, лишь «нефритовый жезл», все еще стоявший на постаменте слабо светился, не давая комнате погрузиться во мрак.

— Не знаю, кто из архонтов надоумил эту стерву заключить здесь тебя, — послышался слабый голос, — но он явно присматривает за мной. Помоги мне подняться.

Лена протянула руку и девушка, пошатываясь, встала перед ней, оказавшись примерно на голову ниже попаданки

— Ты из Храма, — девушка бросила взгляд на плеть, — я слышала, что такие носят жрицы Триморфы. Думаю, мне стоит вознести молитвы ей.

— Стоит, — усмехнулась Лена, — ты вообще кто такая?

— Мартаска Буйтари, — девушка гордо вскинула голову, — княгиня Секеи.

— Таак, — протянула Лена, быстро припомнив все, что слышала про Секею от Раду, — а эта рыжая сучка надо полагать, твоя опекунша?

— И мачеха, — Мартаска выругалась словами, какими по мнению Лены, никак нельзя знать юным княгиням, — проклятая змея.

Когда Эржет впервые появилась в Чейтене, двенадцатилетняя Мартаска отреагировала на нее с понятным недоверием — как обычно лишившиеся матери дети реагируют на новых жен отцов. Но новая супруга князя Секеи оказалась такой красивой и обаятельной, носила столь элегантные платья и украшения, знала так много разных историй — в том числе и всякие сплетни императорского двора. Для девчонки из диковатого горного княжества все эти рассказы оказалось окном в другой мир, так что холодок в отношениях мачехи и падчерицы быстро растаял. Несмотря на то, что Эржет была намного старше Мартаски, — тогда она и выглядела намного старше, чем сейчас, — у женщин быстро нашлось множество общих тем и общих занятий. Эржет учила Мартаску ездить верхом, основам этикета и умению обращаться с косметикой, рассказывала как держать себя с сыновьями отцовских вассалов, нет-нет, да и заглядывавшим в Чейтен, а также показывала падчерице кой-какие приемы домашней магии.

Нет, конечно, уже тогда Мартаска кой о чем задумывалась. Например, о том, что слишком часто она заставала Эржет, беседующую о чем-то со стражниками Чейтена — обычно дракийские князья

не снисходили до столь тесного общения со слугами. Причем, при появлении Мартаски, мачеха обычно прекращала этот разговор, переключая все внимание на падчерицу. Разговор со стражниками она оправдывала более-менее убедительным предлогом и девочка обычно удовлетворялась им — хотя и сохраняла некоторое недоумение. Не укрылась от Мартаски и искренняя любовь стражников к новой княгине, которой они подчинялись чуть ли не с большей охотой, чем старому князю. Были еще и ночные прогулки Эржет, которые Мартаска порой примечала из окна и после которых ее отце, почему-то необычайно поздно вставал. В такие же ночи Эржет слышала шорох больших крыльев над башнями замка и видела странные тени у окна мачехи. А были еще и странные оговорки княгини и приходящие ей издалека письма — Эржет говорила, что из дома, но однажды Эржет увидела на одном из писем печать с львом и саламандрой — гербом Гроскании. Да и имя ее мачехи, обычное для Дракийских княжеств, навряд ли пользовалось таким же распространением в Вальдонии. Таких непонятностей было много, но Мартаска была еще слишком мала, чтобы облечь свои смутные подозрения в конкретные мысли, а уж тем более — пойти с ними к отцу. Да и Эржет была все так же неизменно мила с девочкой и той было просто совестно доносить на такую ласковую и красивую женщину.

А потом умер отец.

В его смерти не было ничего необычного — во время охоты чем-то испуганная лошадь вдруг понесла и прыгнула в водопад, прежде чем князь успел соскочить. Его тело так и не нашли — и подозрения Мартаски ожили с новой силой, когда она поняла, что отец не окажется в фамильном склепе. Однако предъявить Эржет было нечего — она даже не участвовала в охоте, сказавшись больной, — так что она стала править Секеей как регент от имени несовершеннолетней княгини. Как вдова она вела себя безукоризненно — носила месячный траур, положенный в тех случаях, когда труп не попадает в фамильный склеп, проливала горькие слезы по усопшему супругу и неизменно оставалась заботливой мамочкой для юной княгини. Но вся замковая стража слушались Эржет, как псы, а все попытки Мартаски проявить характер воспринимали с плохо скрытым пренебрежением. Вассалы Мартаски также предпочитали иметь дело с ее мачехой, умело ограждавшей падчерицу от чрезмерного погружения в дела княжества. Вместо этого Эржет старалась завлечь Мартаску разными женскими радостями — позволяла ей одевать собственные украшения и наряды из дорогих заморских тканей, давала ей самые изысканные вина и иные зелья, дурманящие разум и дарившие величайшее удовольствие. Когда девочке исполнилось четырнадцать, Эржет впервые легла рядом с ней в постель — и потом у Мартаски весь день кружилась голова при воспоминании о необычайном наслаждении, что подарила ей мачеха. Все подозрения, что роились у нее раньше, показались ей сейчас смешными и постыдными за то, что она вообще усомнилась в Эржет.

За этими беззаботными занятиями Мартаска уже не встревожили начавшиеся в замке ремонтные работы.

— Все это задумал еще твой отец, — сказала Эржет, — он хотел обновить замок, сделать его одним из величайших чудес не только в Дракии, но во всей империи. К сожалению, он не успел воплотить эту задумку в жизнь, но в память о нем я исполню эту мечту. Разумеется, если ты дашь свое согласие…все-таки это твой замок.

— Если такова была его воля! — воскликнула Мартаска, — то, я, конечно же, согласна.

Вскоре в замок стали прибывать разные грузы: множество пород камня, стекла и иных строительных материалов. Тогда же в Чейтен явился и гросканец Маттено, — приятный молодой человек с черными волосами и тонкими пальцами, по словам Эржет — искусный механик и алхимик. Под его руководством работа закипела — потускневшие от времени стены зазеленели яркими красками новых материалов, их покрыли дивной красоты инсталляции из стекла и изумрудов. Тогда же появились и статуи леопардов у врат Чейтена и разные хитроумные приспособление обеспечивающие замок светом и водой, — Лена невольно вспомнила удобства собственного мира, не так уж сильно и превосходящие достижения здешних умельцев. Словом, замок преображался на глазах — и Мартаска не могла нарадоваться на окружавшую ее красоту.

Меж тем приближалось совершеннолетие юной княгини — и Эржет как могла, готовилась, к этому дню. Она подарила палчерице платье из ямтийского шелка и дорогое колье из изумрудов. Они поужинали нежнейшим паштетом из оленины, с соусом из соловьиных язычков и сладкими трюфелями на закуску, запивая все это изысканными винами из Некрарии. А затем Эржет отвела ее в одну из комнат, перестроенную до неузнаваемости — ту самую, с изумрудноглазым леопардом на потолке. И там мачеха, загадочно улыбаясь, показала своей падчерице забавную штуку из нефрита.