Гость из будущего. Том 2
Шрифт:
— Феллини, кто получит главный приз: «Живые мёртвые», «Тишина» или наш ленфильмовский «Гамлет»? — окрикнул меня Женя Татарский, который пил кофе с Алексеем Германом и двумя неизвестными мне юными актрисами.
— Все фильмы достойны, — ответил я обтекаемо, чтобы меня не втянули в напрасный и бесполезный спор. — Но лично для меня показатель силы кинопроизведения в том, если оно будет востребовано и актуально спустя десятилетия.
— «Гамлет» вечен, — прорычал Герман. — А Григорий Козинцев — гений.
— Тогда почему
— Потому что твои «Парижские тайны» для средних умов, а «Гамлет» — это для избранных, — отмахнулся Алексей Герман.
— Гений тем и отличается от среднего ума, что его киноязык и его работа понятны любому человеку, — заметил я и с кружкой кофе поспешил перебраться подальше от Германа и Татарского.
Я всё ещё не мог определиться с песней для завтрашней записи. В своей голове я перебрал десятки исполнителей и ансамблей: «Верасы», «Синяя птица», «Самоцветы», Валерий Леонтьев, Юрий Антонов, но всё было не то. Нужна была песня до безобразия простая и заводная.
— Чем тебе не понравился «Гамлет»? — опять спросил Алексей Герман, усевшись напротив меня.
— Лёша, давай потом, — пробубнил я.
— А когда?
— Ну, хорошо, — сказал я, тяжело вздохнув. — Первые пять минут картины Козинцева — это какие-то волны, какой-то замок, какой-то перекидной мост. Потом мужики в чёрных балахонах о чём-то бухтят. Если не читал «Гамлета», то уже хочется взять ноги в руки и бежать.
— Ну, ты бы конечно снял лучше? — усмехнулся Герман.
— Для начала я бы поменял способ, которым Клавдий убил отца Гамлета. По пьесе он его втихаря отравил, но для кино — это убого. Кино — это не театр. У меня бы в первые пять минут на экране разыгрался бой рыцарей враждующих королевств. И в вовремя битвы Клавдий всадил бы отравленную стрелу прямо в грудь короля. Красиво, эффектно и кинематографично. И вечный бой, покой нам только сниться. — Я сжал свой мощный кулак. — Зрителя нужно «брать за грудки» с первой же секунды и не отпускать его внимание ни на минуту.
— Глупости и пошлое заигрывание с обывателем, дурновкусие, — пролепетал Алексей Герман. — Лично я всю ночь уснуть не мог, после премьеры. Такие меня переполняли эмоции.
— Как ты сказал? — я буквально подскочил на стуле. — Почему в семнадцать лет парню ночью не до сна?
— Я не знаю, — буркнул Герман и, посмотрев на меня как на сумасшедшего Гамлета, отсел за свой столик.
«Почему в семнадцать лет песня немногого грустна? — допел я про себя хит конца 60-х годов, который назывался „О чём плачут гитары“. — Вот что завтра буем записывать в „Доме радио“. Просто, доступно, душевно, никакого принца Датского и самое главное не пошло».
В кинопавильоне №1 создавалось полное ощущение, что
— Алло? Аллё? Ап-чи! — громко и очень натурально чихнул Леонид Фёдорович.
— Будьте здоровы, — сказал голос Нонны Новосядловой, которая оставалась в данный момент за кадром, ведь камера на крупном плане держала нашего нелепого Зайчика.
— Наташа — это вы? — широко улыбнулся Быков-Зайчик. — А это я — Зайчиков, то есть Кроликов. Ну, в общем, вы меня должны узнать, мы с вами вместе работаем в театре и живём на одной лестничной площадке.
На этих словах камера медленно отъехала от нашего гримёра и в кадр попала и Нонна-Наташа, которая сидела на скамейке.
— К сожалению, я вас очень хорошо узнала. Кто была та женщина, с которой вы сидели в ресторане? — грозно выпалила актриса.
— Я вам, Наташа, сейчас всё объясню, — пьяно засмеялся Зайчик. — Меня сначала арестовали в милицию, а там сказали, что нечего здесь просиживать штаны и послали охранять общественный порядок.
— Куда? В ресторан? — сказала Нонна-Наташа и в этот момент моя любимая актриса не выдержала и громко захохотала.
— Нет, ха-ха-ха, сначала в другое место, ха-ха-ха, — загоготал Леонид Фёдорович.
— Камера стоп! — заорал я. — Хватит, в конце концов, ржать! Что вы как дети? У нас плёнка кончается. Василич, скажи им.
— Лёня, плёнка кончается, ха-ха, — захихикал главный оператор. — Имейте совесть, ха-ха.
— Василич, ты — взрослый человек, ты-то чего хохочешь? — я погрозил оператору. — Сними на крупном плане вопрос Нонны, а остальной диалог сделаем на «общаке». Безобразие. Бондарчука на вас не хватает! Он из вас сейчас бы верёвки свил, две штуки.
— Всё, я готова, — пролепетала Нонна, сделав серьёзное лицо.
— Камера, звук, хлопушка, начали, — махнул я рукой, проклиная себя, что согласился на сегодняшнюю съёмку, так как мне требовалось готовиться к своему дебютному детективу.
— Куда послали? Сразу в ресторан? — спросила Нонна-Наташа, похлопав огромными ресницами.
— Нет, сначала в другое место, — ответил Быков-Зайчик, дважды дунув в трубку, из которой слышались гудки. — А потом уже в ресторан. Там самый большой процент…
— Кого? Незамужних женщин? — Нонна опять похлопала ресницами.
— Нет этих… правых нарушений. Давайте не будем о грустном. А вы знаете, Наташа, какая сейчас на небе Луна? — Леонид Фёдорович задрал голову к потолку кинопавильона.
— Знаю, круглая. Кто была эта женщина? — прорычала Нонна-Наташа.
— Понятия не имею, мы с ней не успели познакомиться, — Леонид Быков тяжело вздохнул. — У неё муж сидел по соседству.
— И это всё, что вы хотели мне сказать? — Нонна вскочила со скамейки и сжала свои маленькие кулачки.