Государь
Шрифт:
— Смывают кровью обидчика!!!
— Ну надо же, прямо как в царстве отца моего… Пан Глебович, ответствуй: ты обнажал поясной нож перед Аглаей Гуреевой?
— Я… Для защиты от псов!
Пересев чуть иначе на троне, и мимоходом погладив сестру по руке, Великий князь с нотками скуки известил начавшего паниковать графа:
— Да будет тебе известно, что натаскивая мордашей-охранителей, царские псари учат их первым делом перехватывать руки злодея, держащие какое-либо оружие. Затем рвать одно из колен, сваливая оземь — и наконец, зажимать пастью горло так, дабы пресекать
Как на заказ двери тронного зала ненадолго приоткрылись, пропуская вторую пару меделянов, вальяжно прошествовавших по проходу меж родовитой знатью и простыми шляхтичами, и усевшихся по обе стороны от обсуждаемой девушки.
— Пан Глебович, среди прочих обвинений, что ты выдвинул к моей ученице, прозвучало весьма тяжкое — в том, что она не знает своего места. Ответствуй: а ты его знаешь?
Выждав долгую минуту, Димитрий легонько шевельнул ладонью, разрешая одному из стражей взбодрить чрезмерно задумавшегося магната. Охнув и изогнувшись от ожегшего спину удара, граф выронил и тут же поймал великокняжеский крест, за малым не заработав еще два увесистых «бодрячка».
— Все говорят, что она твоя доверенная челядинка… Государь.
— Вот прямо все? Удивительно, как много среди моих подданных пустоголовых сплетников. Давай-ка спросим у смысленых мужей Пан-Рады: князь Юрий, ежели знатная семья либо род берут на воспитание и обучение достойного этого юнца или девицу, то согласно обычаям и законам Литвы — кем он или она считаются в этой семье?
Поднявшись и коротко поклонившись, почти сорокалетний князь Олелькович-Слуцкий наполнил своим хриплым баритоном всю немаленькую залу:
— На время воспитания, либо обучения — самым младшим в семье, государь. Без права наследования родовых владений и титлов, в остальном же… На усмотрение главы семьи.
— И любое оскорбление словом или делом этого младшего?
— Суть оскорбление приютившей его семьи и родовой чести!
— Благодарю тебя, Юрий Юрьевич. И опять обычаи Литвы и Руси удивительно схожи… Мой добрый подскарбий, огласи для пана Глебовича, кто есть девица Гуреева, и каково ее место.
Остафий Волович не поленился подойти к одному из своих недоброжелателей (не особо крупных, но все же) поближе, и тоном доброго дядюшки, объясняющего тупенькому недорослю прописные истины, объявить:
— Покуда дворянка Аглая Васильевна Гурееева пребывает под рукой наставника своего, Великого князя Литовского и Государя Московского, она суть младшая в царской семье, то есть — ненаследная царевна, со всеми полагающимися правами и обязанностями.
— Как всегда, ты очень точен в словах: воистину, они у тебя — золото, почтенный Остафий.
Польщенно улыбнувшись, казначей Великого княжества Литовского вернулся обратно, где мимоходом пожал плечо своего давнего союзника в Пан-Раде князя Острожского, и обменялся довольными взглядами с Олельковичем-Слуцким.
— Пан Глебович, желаешь ли ты взять слово перед
Бледный как сама смерть граф молча покачал головой.
— Сим я, Великий князь Литовский, Русский, Жмудский и иных, объявляю: девица дворянского рода, рекомая Гуреевой Аглаей Васильевной, чиста от всех обвинений!
Расторопные служки тут же заменили жесткую лавку зеленоглазой брюнетки на удобный стул с высокой спинкой и подлокотниками.
— Что же до пана Яна Глебовича, то я доподлинно и при свидетелях установил за ним следующие вины. Уличен в нарушении клятвы на кресте и лжесвидетельстве! Повинен в изменных речах и воровстве противу трона! Обличен в прямой лжи пред своим государем… И наконец: виновен в оскорблении словом и делом царской Семьи.
Выждав десяток секунд, Димитрий поинтересовался у затаивших дыхание шляхтичей и радных панов:
— Желает ли кто-то из присутствующих сказать слово в его защиту?
Шляхетская общественность безмолвствовала, явно злорадствуя над богатым магнатом, по глупости и раздутому самомнению навлекшему беды на свою дурную голову. Члены Пан-Рады и государевы ближники обменивались ехидными улыбочками; что же до церковных иерархов, то православный митрополит и католический епископ даже и не собирались печаловаться за какого-то там кальвиниста!
— Что ж… Изменникам положено рубить голову на плахе, отписывая его родовые вотчины в казну; однако же, ты у нас цесарский граф и родовитый пан, потому вместо топора для простонародья можешь рассчитывать на благородный меч. Клятвопреступникам и лжесвидетелям по закону должно совершить усекновение языка и руки, после чего отправить на виселицу — возместив с его имущества весь ущерб оклеветанному, и не забыв про долю для казны и церкви. Однако же, посягнувшему словом и делом на честь великокняжеской Семьи, полагается четвертование либо дыба с огнем и кнутом… Гм-гм, непростой выбор.
Мертвенно побледнев, Ян Глебович начал прямо со своей скамьи заваливаться вперед, намереваясь пасть на колени и просить о милости — однако же, бдительные стражи заткнули ему рот и дернули тело обратно, оставив мозолистые руки на загривке и левом плече.
— Государь!
В отличие от почти уже приговоренного магната, девицу дворянского звания Гуреееву никто не думал останавливать, так что Аглая без каких либо помех встала, сделала три шага вперед и отвесила почтительный поклон.
— Прошу о божьем поле.
Несколько мгновений полной тишины, и шляхтичи-видаки загудели в полный голос: изумляясь девичьей глупости, усмехаясь над ее самомнением, живо обсуждая шансы дерзкой девицы хотя бы выжить, и просто многозначительно фыркая в усы — но в общем и целом, одобряя желание зеленоглазой панночки своей рукой поквитаться с обидчиком. Среди членов Пан-Рады и государевых ближников основной эмоцией было недоверчивое удивление и растущее сомнение в разумности Гуреевой; митрополит Иона по-прежнему алчно поглядывал на наперсный крест Димитрия Иоанновича. И лишь епископ Жмудский просто смотрел во все глаза и искренне наслаждался каждой секундой разворачивающегося перед ним действа.