Государь
Шрифт:
[1] Часть доспеха, закрывающего внешнюю сторону бедра у всадника.
[2] Гвардеец-пехотинец крымского хана.
[3]Иосифляне (Осифляне) — последователи Иосифа Волоцкого, представители церковно-политического течения в Русском государстве в конце XV — середине XVI века, отстаивавшие право монастырей на землевладение и владение имуществом в целях осуществления монастырями широкой просветительской и благотворительной деятельности. Резко полемизировали с другими группами и течениями.
[4]Нестяжатели — монашеское движение в Русской православной церкви конца XV — первой половины XVI веков, выступавшее против церкового землевладения, злоупотребления милостыней, излишнего украшения церквей и икон в византийской манере
[5]Иосиф Волоцкий — церковный деятель, духовный писатель, святой Русской православной церкви, выступавший за всемерное усиление ее влияния на светскую власть и главенствующее положение РПЦ в государстве. Во время жизни проявил себя хорошим хозяйственником и политиком, основал собственный Иосифо-Волоцкий монастырь, который после его смерти печально прославился жестокой эксплуатацией монастырских крестьян — волнения которых пришлось жестоко подавлять силой оружия.
[6]Нил Сорский — православный святой, преподобный, крупный деятель Русской церкви, основатель скитского жительства на Руси, автор «Предания», «Устава о скитской жизни», а также ряда посланий, известный своими нестяжательскими взглядами. Проповедал веротерпимость, отказ монастырям от земельных угодий (иметь во владении не более того, что могли обработать своими руками сами монахи и послушники), разумного исполнения Священного Писания.
Глава 10
Глава 10
Десятилетняя ученица знахарки по имени Луша была девочкой умной и очень самостоятельной — настолько, что наставница вполне доверяла ей самостоятельный сбор кислицы[1]в лесу. Еще она была очень осторожной — и только услышав стук топора и голоса чужаков, шедшая в сосновый бор лесовичка сразу же присела, растворившись в высоких зарослях травы.
— Лови!..
— Ай черт косорукий! Куда на голову сыплешь?
Тук. Тук-тук. Плюх!
— Подобрал?
— Да! Вон еще один гриб, на пару саженей повыше!..
— Вот сам за ним и лезь. Я тебе белка, что ли?
— Отожрал задницу…
А еще Луша была (как это и полагается в ее возрасте) очень любопытной: за последние три седьмицы по давно заброшеному большаку мимо их с наставницей леса проследовало два больших отряда дворянской конницы, и не меньше десятка мелких отрядцев помещиков Дмитровского уезда, торопившихся куда-то вместе со своими боевыми холопами. Ныне же в ее любимую березовую рощицу заехал настоящий обоз из целой дюжины больших пароконных фургонов, и праведное возмущение наглыми чужаками (понаехали тут!) боролось в ней с разыгравшимся любопытством (а зачем приехали?!?) — и понемногу проигрывало в изначально неравной борьбе. Посидев среди зарослей березняка в обнимку с корзинкой и почувствовав себя в полной безопасности, будущая травница рискнула привстать и рассмотреть все получше. Рассмотрела, сначала подивившись обилию молодых девок в одинаковых платьях: а затем возмущенно охнула, преисполнилась праведного негодования к недорослям в холщовых одежках — потому что они своими топорами ободирали ее любимую березовую рощицу на предмет чаги[2]едва ли не вчистую, не тронув только самые высоко расположенные наросты.
— Сёмка, пустые мешки остались? Там кислицы насобирали просто ужас сколько, да корней накопали изрядно.
— Сейчас поднесу. Опять все фургоны до верха забьем, а сами пёхом потопаем…
А ей? А как же она? Луше что, теперь за ягодами и корнями за пять верст бегать по их милости, раз эти все ближние заросли обобрали? Сволочи!!! Возмущенно шмыгнув носом и целиком уйдя в
— Ай!..
О чем и пожалела, резко вздернутая за шкирку крепкой мужской рукой.
— Гля, старшой, какую я зверушку поймал!
Повиснув в воздухе тощей и неказистой тушкой, ученица знахарки первым делом испугалась, а вторым — приготовилась пустить слезу.
— Молодец, хвалю.
Тот, кто ее словил, стоял позади, и его видно не было. А вот начального человека она разглядела хорошо — первым же делом же подметив добротные сапоги и серебряные накладки на рукояти сабли. Которая висела на богатом оружейном поясе, охватываюшем крепкую одежку из темной и явно недешевой ткани.
— Кто такая?
Ощутив под ногами землю, будущая травница тут же дернулась убежать и пискнула от боли в заплетенной с утра косе, за которую ее и дернули обратно.
— Немая, штоль?
Подметив, как нетерпеливо шевельнулась нагайка в мужских руках, отроковица нехотя призналась, что она Луша, бедная сирота и ученица местной травницы.
— Лукерья, значит? Хм, у меня дочка твоя погодка… Калачик медовый будешь?
Старшой, оказавшийся аж целым десятником Постельничего приказа, для начала расспросил ее об окрестных лесах. Затем пожаловался на боли в пояснице, мимоходом поинтересовавшись наличием у наставницы какой-то грамотки-разрешения — и долго выпытывал, легкая ли у нее рука в лечбе.
— А то помнет какая неумеха, потом седьмицу скрючившись ходишь!
— Не, у наставницы рука верная.
Вздохнув, мужчина для вида посомневался, но все же решил чуток поправить здоровьишко, раз уж выпал такой удобный случай. Правда, сразу пойти у них не получилось — десятнику требовалось дождаться какую-то барышню Колычеву. Ну и ладно! Недоросли и девки в одинаковых нарядах, оказавшиеся служивыми Аптекарского приказа, поделились с ней подсоленной горбушкой свежего ржаного хлеба, жареной рыбкой и малой крынкой густого молока. А когда она, разомлев от сытости, попеняла им на то, что они-де обобрали ее личную рощицу и все окрестные леса — посмеялись, но обещали отсыпать лекарственной добычи. В общем… К моменту появления той самой Колычевой юная лесовичка оттаяла настолько, что болтала с чужими ей людьми без малейшего смущения.
— Ишь какая бойкая! И откуда только взялась.
— Из тех же ворот, что и весь народ!
— Га-га-га!!!
Кстати, боярышня Лушу совсем не впечатлила. Платье такое же как и у подручных девок, руки в царапинках, украшений нету… Разве что серьезная очень.
— Ну что, зверушка, веди в свое логово. Или вы с наставницей в норе обитаете?
— Ты чо, Сафрон, знахарки же в гнездах живут!..
— Ха-ха-ха!!!
Как и было обещано, ей щедро отсыпали и чаги, и ягод кислицы — но нести все это юной травнице было совсем не тяжело. Так как груз этот тащили на себе служивые, а ей только и оставалось, что указывать путь к дому да слушать их добродушные шутки. Довольно быстро показалась небольшая полянка, на которой возвышались два навеса из жердей и крытая корой и дерном крыша полуземлянки, в которой девочка жила столько, сколько себя помнила. А вот оружного татарина и еще одного коня с пустым седлом она совсем-совсем не помнила — хотя бы потому, что когда уходила за ягодами, их на полянке не было.
— Ну что, крыса старая, готово ли снадобье?
Услышав незнакомый голос из продыха[3]кровли, и почувствовав тяжелую мужскую ладонь на своем плече, ученица знахарки послушно остановилась. Собственно, она и не рвалась поперед барышни и ее сторожей, которые отнеслись к ней очень даже неплохо — а вот кто там в гости к наставнице пожаловал, еще поди разбери.
— Кто таков, чьих будешь?
Встрепенувшийся при виде новоприбывших всадник ухватился было за рукоять клинка — но тут же передумал, увидев изготовленный к стрельбе двуствольный пистоль.