Государи и кочевники. Перелом
Шрифт:
— Господин полковник, — сказал он, — наш друг О’Донован оставил нам бумагу наместника Хорасана, но кое-кому показалось, что наместник — это не сам шах. Наш Махтумкули тоже хотел бы видеть у себя бумагу самого шаха.
— Ишан, мне не нужны никакие шахские бумаги, о чем вы говорите? — вспылил Махтумкули. — Ни шаху, ни хорасанскому наместнику текинцы служить не будут. Горе, которое они принесли туркменскому народу, нельзя забыть. И разве о шахе вели мы разговор, когда жили в Геок-Тепе? Разве не вы, Стюарт, обещали после разгрома Скобелева создать отдельный текинский полк, который будет подчиняться самой
— Милый хан, — вкрадчиво сказал Аббас, — но каджары все-таки мусульмане. Они, как и мы, исповедуют ислам и живут по Корану.
— Давайте будем оценивать добро и зло по содеянному, — сказал Махтумкули. — Каджары беспрерывно нападают, убивают, угоняют в рабство туркмен. Русские беспрерывно просят: покупайте у нас хлеб, гвозди и мануфактуру. Русские не помнят зла. Они даже Тыкму оставили в живых!
— Милый хан, но это же русская хитрость! — усмехнулся Стюарт. — Мы знаем, что они не тронули Тыкму и дали ему майорские погоны. Мы знаем и о том, что недавно Тыкма побывал здесь и склонял вас вернуться в Ахал. Хан, но вы подумали, почему он так старается? Нет, вы не подумали. И ваш учитель, ишан, не догадался. А я вам сейчас открою секрет. Известно ли вам, уважаемые, что сын Тыкмы находится в Петербурге?
— Да, известно, — ответил ишан, в то время как Махтумкули весь подался вперед, слушая англичанина.
— Он находится у царя заложником, — продолжал Стюарт. — Царь отдаст его сердару лишь тогда, когда Тыкма привезет царю одного знатного человека. Ради того, чтобы спасти сына, Тыкма пообещал привезти в Петербург вас, Махтумкули!
— Да, это похоже на сердара, — согласился ишан, а молодой хан побледнел и заерзал в подушках.
— Советую вам, Махтумкули, подумать о подданстве шаху Насретдину, — сказал Стюарт.
Махтумкули засопел, занервничал, затем вскочил на ноги и убежал из комнаты.
— Все вы одинаковые, проклятые гяуры! — закричал, удаляясь. — И англичане, и русские! Я не хочу никого! Пусть убираются от меня вон!
Тотчас с айвана донесся успокаивающий голос Гюльджемал. И Омар сказал:
— Ничего, с ним это бывает…
В Асхабаде на Горке каждый день гремел пушечный выстрел: столица новой Закаспийской области напоминала окружающему миру о своем существовании.
Пушка подсказывала новым властям о том, что надо строить, и вокруг Горки силами солдатских батальонов и тысяч дехкан, включившихся в деловую жизнь, поднимались дома.
Появилось здание военно-народного управления. Закладывался фундамент госпиталя, городской гимназии, почты, телеграфа, аптеки. Персидские купцы, хлынувшие из-за гор на асхабадский рынок, поставили огромный караван-сарай со двором и обнесли его дувалом. Появились первые улицы: Базарная, Торговая, Офицерская, Топографская…
Из пригорода Кеши вошел в Асхабад первый русский караван московского купца Коншина. Более пятисот верблюдов, нагруженных вьюками, заняли всю Скобелевскую площадь и прилегающие к ней улицы.
Начальник области, генерал Рерберг, только что вселился
Но досадовал Рерберг не на беспорядки, а на предписание, полученное от начальника Главного штаба генерал-адъютанта Обручева. В официальном документе указывалось: никаких военных действий в сторону Мерва не предпринимать, а встретить как подобает приказчиков московского купца Коншина с товарами и создать им необходимые условия для следования на рынки Мерва. Старший каравана, приказчик Северьян Косых, надоедал генералу, прося познакомить его с мервцами, чтобы обезопасить себя от нападения в дороге. Рерберг противился, но помогал. Послал Тыкму-сердара в Мерв. Тот привез оттуда хана Бабахана с джигитами. Мервцы подъехали к штабу, склонились перед Рербергом: в геок-тепинских делах, мол, не участвовали, вины на нас нет, а посему просим доверять нам. С Бабаханом и его людьми познакомился приказчик Северьян Косых.
Студитский в эти дни налаживал медицинскую службу в Асхабадском уезде. Почти каждый день выезжал в крупные селения — создавал фельдшерские околотки и аптеки, но еще чаще пребывал на строительстве асхабадского военного госпиталя. С утра он обычно приезжал на службу в свой кабинет, находящийся при штабе начальника.
Однажды его окликнул полковник Аминов:
— Господин капитан, будьте любезны, зайдите ко мне.
Входя к начальнику штаба, Студитский вовсе не думал, что потребовался по сугубо важному делу, связанному с поездкой в Мерв. С того дня как он оставил письмо Надежде Сергеевне, для того чтобы мичман передал его Обручеву, прошло чуть ли не полгода. Капитан за этот срок передумал обо всем, вплоть до того, что письмо, может быть, даже не попало в руки начальника Главного штаба. И вот неожиданность.
— Господин капитан, оказывается, вы возглавляли русскую мирную миссию во время похода Скобелева на Геок-Тепе? А я, признаться, впервые об этом узнал лишь сегодня. Есть распоряжение командировать вас в Мерв. Обручев предлагает выехать с караваном купца Коншина, но действовать будете по своему усмотрению.
— Благодарю, господин полковник, — не скрывая радости, отозвался Студитский.
Полковник посмотрел на него с некоторым подозрением: не укладывалось в сознании, чтобы столь опасная поездка могла радовать.
— Вы, вероятно, лично знакомы с Обручевым? — спросил Аминов, закинув ногу за ногу и положив руки на подлокотники кресла.
— Почему вы так решили?
— Есть какая-то недосказанность в распоряжении начальника Главного штаба. Похоже, только он и вы знаете, чем именно вам предстоит заняться, — высказался Аминов.
— Вероятно, генерал Обручев не счел нужным сообщать о моем конкретном задании. Но в общих чертах я могу сказать. Выезд мой преследует единственную цель: обеспечить добровольное вхождение Мерва в состав России.