Государственный палач
Шрифт:
И нате вам, на нашу фирму по чьей-то интимной рекомендации свалилось значительное Лицо. И черт бы с ним, лишь бы деньги исправно вносил в кассу. Так нет же – ему подавай ласки заднего прохода. Начитались, сволочи, разной бульварной порнухи – просветились, прониклись душком загнивающей западной цивилизации…
И черт его знает, что мужику не хватает? Такая сладкая баба, с таким загаром, с такими ножками…
Да-с, батенька, вырождаются мужики. А с вырожденческой психологией разве сумеют эти дяди управлять матушкой-Россией. А все равно
Я ведь помню наше первое рандеву со значительным Лицом. Как ни странно, даже какой-то священный трепет в полостной системе обнаружил – как же, лицезреть вблизи такое важное государственное Лицо, которое лично тебе распространяет свои знаменитые из телевизора улыбки, характерные, почти родные жесты, неторопливый домашний басок, знаменитые расплющенные ушные раковины, серебряный зрачок, густые женственные ресницы, сухой защип рта всегда несколько сардонически скошенный, мраморный литой узел шелкового сингапурского галстука на жилистой, аскетичной шее.
Меня приятно удивила странноватая предупредительность Высокого гостя, когда он, не церемонясь, сразу же передал незапечатанный конверт с довольно кругленькой суммой в отечественных кредитных билетах и затем, как бы между прочим, по-свойски предложил не удаляться «телохранителю этой замечательной женщины, а составить непринужденную компанию…»
В свою очередь, телохранитель этой роскошной кобылицы чрезвычайно корректно, но категорически откланялся, сказавши в извинительной манере, что весьма тронут и благодарен за столь лестное приглашение, но специфика работы фирмы не предполагает нахождения третьего лица…
И тогда же я убедился, насколько это значительное Лицо не актер, потому что, не справившись с неудовольствием, которое вскипело у него внутри от моей нахальной речи, его значительное лицо тут же повело еще более вкривь, но, вовремя спохватившись, он голосом благожелательного убийцы выпроводил меня вон:
– И даже сюда проник формализм, бюрократизм, господи. Я не удерживаю вас. Вы свободны.
Я сам не большой любитель формалистики, однако у нас с женою с самого начала создания фирмы существовала устная декларация, в которой я торжественно обязывался не присутствовать в качестве наблюдателя или вольнослушателя в период производственного цикла.
– Если только я сама попрошу. Вдруг клиент покажется мне подозрительным или опасным для моего здоровья.
Пока такого случая мне не представилось. И слава богу! Откровенно говоря, я просто не могу и не хочу представить себя в пикантной ситуации, прислушивающимся из другой комнаты, как берут мою жену (какая разница, что эта роскошная женщина давно ненавидима всеми фибрами моей души), как она «страстно» заводится и сама заводит клиента, как представляет органистические стенания, как ревет-хрипит удовлетворенный опустошенный козырь-клиент…
Нет и еще раз – нет! Противоестественная, извращенческая картина. Хотя столько лет живя с этой красивой тварью, столько лет наслаждаясь
Хотя, черта с два, все равно все достаточно зримо и в цвете представляю. Особенно зримо, почти зрительно фантазировал, когда препровождал ее на свидание с первыми партиями клиентов.
И вот фирма работает, приносит вполне ощутимые доходы. Есть личные счета в двух порядочных частных банках. Сделались акционерами нескольких могущественных полугосударственных и частных объединений. Президент нашей фирмы собирается включиться еще в какие-то чрезвычайно выгодные трастовые операции.
Вообще в смысле делания денег моя стерва – неподдельный самородный талант. Я тут как-то заикнулся – а почему бы ей не заняться вполне легальным каким-нибудь производственным бизнесом? На что моя тигрица, не меняя выражения гладкого, всегда прибранного лица и не отводя тупого взгляда от телевизора, в котором шевелились, мило прелюбодейничали какие-то разложившиеся видеотрупы-персонажи, авторитетно, с терпеливой педагогической интонацией, заверила:
– Миленький мой, когда сочту нужным – наша фирма обанкротится. И я открою новое дело. А пока мне наше дело по душе. Я свободный художник. Хочу – работаю. Не хочу – мужа своего люблю…
И ее тигриные выразительные, плотские глаза безо всякого удовольствия (как мне помнилось) скользнули по моей фигуре, пренебрежительно застряв на доли секунд на моих родных глазах.
А ведь как играет, стервозная дама, ведь актриса же, а сама без меня ни шагу.
Любит потому что…
Потому что я свет в ее окошке.
Потому что, когда грязь и искренняя пошлость возле, подле, вблизи – кругом, – ей нужна отдушина, чистый незамутненный чистоганом взгляд, взгляд ее ленивого мужа, который по какой-то странной случайности вдобавок еще и детский писатель, сочинитель детских безобидных историй и приключений.
– Ты у нас, папулечка, талантище! А за это тебе многое прощается. Был бы ты обыкновенный – ты бы у меня бегал. Я бы тебя научила, как делаются деньги. Сиди уж, сиди. Думай свои детские сказки.
Этюд пятый
И прошел почти год со дня основания нашей утешной семейной фирмы. И я почти привык. И понапрасну не третирую свои воображательные способности.
Зато в последние месяцы самым пунктуальным образом участвую в сновиденческих обрядовых казнях. В этих обрядовых снах мне жить совершенно не страшно, совсем напротив, там я занят или, точнее, привлечен на весома ответственную службу – я служу Государственным исполнителем приговоров, которые исключительно подразумевают смертную казнь через четвертование при прямой телевизионной трансляции.