Готамерон. Часть I

Рид Элисон

В этот миг солнце поднялось из-за вершин, наполнив ущелье зеленоватым светом. Лучи его прошли сквозь круглый витраж над входом и затопили неф базилики радужными потоками. Прислушники в унисон запели литании богу-победителю, не переставая зажигать свечи. Слова эти, силой их веры, должны были достичь Эмпиртанума, сакрального места за пределами небесной сферы, где, согласно Огненному писанию, находился Пламенный чертог Нисмасса. Свет солнца, питавший Эктоферум, изначально приходил именно оттуда и считался частью божественной сущности создателя.

Наконец, подошла его очередь. Мартин бросил на него недовольный взгляд и протянул лампу, дождавшись, пока он запалит

свою свечу. Уловив тень злости в глазах лежебоки, Верф, не скрывая улыбки, запел громче. Здесь ему было хорошо. Страхи, сонливость и чувство голода улетучились. Под защитой Нисмасса, купаясь в лучах его славы, он был уверен в грядущем дне, в душе насмехаясь над богом тьмы, посылавшим ему тревоги. Чего стоят его несметные легионы мрака против пламенного копья Нисмасса, в очередной раз единственным ударом положившего конец правлению тьмы в их мире.

Подняв голову, он с благоговением стал рассматривать рифленые колонны у стен и стрельчатые витражные окна меж ними. В каждом из трех нефов базилики царило убранство и порядок, но без вычурной красы. Отсюда Верф хорошо видел и каменный алтарь. В час молитвы к нему допускались лишь самые верные слуги Нисмасса. На продолговатом резном блоке, устланном шелковыми пеленами, стояли три пылающих кубка с тоником. Приклонив колено напротив, в молитве замерли шестеро прислушников. Одним из них был Уотт. В отличие от других, толстяк стоял на коленях, что считалось знаком особой милости.

Сбоку раздался мелодичный голос, с каждым новым куплетом набиравший силу. Верф ненадолго отвлекся от молебна и с улыбкой посмотрел на товарища. Темноволосый Дольф стоял рядом и, закрыв глаза, возносил хвальбы Господу. Его звонкий, певчий голос разносился под арочным сводом подобно соловьиным трелям. Юноше было семнадцать, и вел он себя соответствующим образом. За пределами обители, Дольфа, как и любого другого южанина, считали дикарем. Акцент и поведение выдавали в нем чужака, а смуглая кожа и вспыльчивый нрав только подчеркивали это отличие. Он мог не поздороваться с братьями, пройти без поклона мимо мастера, войти в столовую в капюшоне и даже напиться. Проще говоря, вел себя не так, как пристало потомкам спокойных и миролюбивых велинкронцев. Дольфу многое прощалось благодаря его незаурядным способностям. Во искупление провинностей, он получал строгие наказания, но об изгнании его из кеновии и речи быть не могло. Детство Дольф провел на крошечном островке Гримхолд, расположенном в четырех днях плавания от Миркхолда. Его отец был простым рыбаком, которому однажды посчастливилось откопать пиратский клад в одной из бухт близ Руана. Будучи человеком предусмотрительным и находчивым, он не стал никому об этом говорить, продал дом, коптильню и уплыл на Эквитанию в местечко под названием Яблочная долина, где открыл собственное дело. К несчастью, хозяева клада тоже оказались людьми находчивыми и быстро нашли вора. Дольфу повезло, что отец к тому времени успел отправить его в путь за знаниями. Письмо о гибели незадачливого грабителя он получил уже будучи прислушником и, скорбя об участи родителя, поклялся исполнить последний его завет — стать ученым человеком.

На последнем куплете голоса смолкли. Затем Виман произнес хвалебную речь и благословил братию на добрые дела, после чего прислушники по трое стали подходить к алтарю. Там они принимали чаши с тоником из рук мастеров и делали один глоток. Верф с нетерпением ждал своей очереди. Он любил этот зеленоватый напиток, порождавший в голове диковинные видения. В Готфорде тоник стоил дорого и не пользовался популярностью среди горожан, поэтому напиток продавали только

в портовых тавернах. Моряки называли его «Зов мурены». Он хорошо горел, но не обжигал губы, а в больших количествах облегчал даже самую нестерпимую боль.

Получив утреннюю порцию, он вернулся на место и некоторое время в полной безмятежности слушал проповедь великодушного мастера Вимана, которого через некоторое время сменил жестокосердный Ликир. Воздух вокруг плыл подобно волнам. Солнце грело спину. Сбоку раздавался шепоток Дольфа, зачем-то без остановки читавшего заученные строки из Огненного писания. По сторонам доносились смешки, брань и даже стенания братьев, тех, кому удалось отхлебнуть больше обычного. Тоник действовал сродни рваротной траве, обнажая мысли и чувства. Со стороны могло показаться странным, что нисманты дают пастве нечто подобное, но и здесь, как и во всем остальном, любая задумка имела смысл. Мастера называли тоник «эликсиром правды», и пока прислушники пребывали в религиозном экстазе, внимательно наблюдали за реакцией братии, чтобы после утрени приступить к врачеванию самых заблудших душ.

Когда действие напитка ослабло, Виман прочитал еще одну проповедь, посвященную семи столпам сатутвитанства, а затем вернулся в пепельные палаты. Прислушники тоже стали расходиться. Следуя к порталу базилики, каждый проходил мимо алтаря богини Нигмы, благодаря которой в Эктоферуме появилась жизнь, и опускал фитиль свечи в чашу из зеленого стекла. Подарив божественный огонь дочери Нисмасса, Верф положил свечу в корзину и, не дожидаясь братьев, поспешил в отхожее место. Согласно регламенту, ничто не должно было совершаться прежде молитвы, поэтому приходилось подавлять даже естественные желания. Как назло в это время под аркой у башни уже выстроилась очередь. Пришлось и здесь подождать, а затем идти в умывальни. Там он встретил Дольфа и Уотта.

— Столько лет живешь в этих стенах, брат мой, — мягким голосом произнес Уотт, со свойственной ему безмятежностью. — Давно пора научиться отсчитывать часы до подъема. Мы с Дольфом все успеваем сделать до утрени.

— Могли бы и меня разбудить, — буркнул Верф, подступая к деревянной бадье с водой.

— Ты же знаешь, брат мой, что запрещено разрушать сон человека без крайней нужды, — назидательным тоном молвил Уотт.

— Да. Твое сознание может не вернуться в тело из мира грез, — добавил Дольф.

Окунув дрожащие руки в чистую горную воду, Верф умылся, а затем смочил шею и грудь, пытаясь отогнать дремоту.

— Чушь все это. Тупое суеверие. Мое сознание всегда при мне.

— Так же, как твои яйца.

Знакомый голос прозвучал сбоку. У соседней бочки стоял светловолосый парень с загоревшим лицом. Скрюченный по-птичьи нос и впалый подбородок придавали ему сходство со стервятником. Ухватившись за края умывальни, он опустил туда голову и, подержав ее под водой некоторое время, резко распрямился, окатив прислушников сонмом брызг. На Верфа воззрились два голубых глаза. Смахивая воду с лица, громко фыркая, парень широко улыбнулся.

— Завидуешь, Рег? — хорошенько взвесив свои шансы, спросил Верф. — Собственные шарики давно на омлет пустил?

— В тыкву захотел? — потирая кулаки, поинтересовался крючконосый.

Дольф и Уотт немедленно подошли к товарищу, дав понять, что в случае потасовки придется бить по трем тыквам.

— Ого! Вот оно как? — оскалился Рег. — Трое на одного?

— Братья, свершилось чудо! — внезапно завопил Дольф, да так громко, что все вокруг замерли. — Сам Нисмасс ниспослал нам эту милость. Узрите же божественное свидетельство. Брат Рег научился считать!