Готическая коллекция
Шрифт:
— Не ори мне в ухо. — Мещерский откатился по песку. — А перепутать она тебя могла с тем, кто почудился ей похожим на тебя. Это ж шизо, больной мозг.
Тут тысячи ассоциаций сразу могли возникнуть.
— Или же она сделала это намеренно, — сказала Катя, — отвлекала внимание от кого-то другого.
— От кого? — хмыкнул Кравченко.
— Ну, кроме нас, там еще были люди. Но это все равно что гадать на кофейной гуще — что она там хотела нам сказать, что выразить. Нет, я хочу сама с ней поговорить. — Катя вздохнула. — И возможно, даже сегодня вечером, если участковый здешний раскачается. Мы с ним сходим
Мещерский покосился на Кравченко. Тот вроде бы снова созерцал облака: тридцать шестое — копия вороны на заборе, сороковое — кленовый лист.
— Если получится, ты меня проводишь к Крикунцовым? — спросила Катя Драгоценного В.А.
— Вот правильно, вместе идите, — встрял Мещерский, — может, девочка еще разик на тебя, Вадик, взглянет и…
— Ив обморок шлепнется? Ах, я ужасен, ах я опасен, — прорычал Кравченко, — я бегаю по Африке и лопаю детей… Катька, да прекрати ты меня щекотать!
Он вскочил, сгреб ее в охапку, поднял с песка.
— Все, мочить без пощады! Мочить! Эй, Серега, да она ж еще тут ни разу в море не окуналась!
— Пусти, холодно, ай! Вода — лед, пусти. — Катя сражалась за свою свободу отчаянно, но больше для вида.
А вода оказалась как на грех теплой, прогретой солнцем на мелководье. Кравченко отпустил ее, и Катя поплыла. Крохотные соленые волны плескали в лицо.
Катя закружилась в воде как юла, брызгаясь на Кравченко, бултыхая ногами. Потом перевернулась на спину. Ну и небо тут — как на юге! Небо стало медно-золотым, облака потемнели: вот сорок пятое облако — точь-в-точь гроздь спелого винограда, а вот пятидесятое — как чьи-то пышные кудрявые волосы, растрепанные ветром. Вспыхнули последние закатные лучи, море покрылось пурпурной рябью. Катя плыла, наслаждаясь каждым своим движением. Тело в воде было послушным, легким, просто невесомым. Облака, освещенные солнцем, внезапно из темных сделались золотыми. Как кудри Водяного… Катя опустила лицо в воду — ровное песчаное дно. Зеленая мгла внизу.
А вдруг прямо сейчас мелькнет серебристый плавник?
«Рыба, пловец» — вспомнились странные слова Линка.
Когда она вышла на берег, Кравченко и Мещерский все еще совершали свой фирменный заплыв — кто кого? Катя вытерлась досуха, закуталась в полотенце и села на песок. Смотрела, как играют на воде оранжевые блики — вспыхивают, гаснут, точно искры… «Печален Водяного взгляд, а волосы золотом горят».
Она увидела, как из моря на берег вышел человек и направился к ней — темный стройный силуэт. Тень.
Ведь если долго смотреть против солнца, черты неразличимы, даже знакомые, любимые, родные. Видна лишь тень.
— Держи подарочек со дна морского.
Что-то мокрое легко упало ей на колени. Катя вздрогнула: Кравченко, вышедший на берег, наклонился за полотенцем. Катя подняла брошенный им подарок и замерла — это был восхитительный крупный кусок янтаря. У нее не было слов — как, неужели он отыскал для нее эту красоту? Сам, сейчас, на дне, без акваланга, без снаряжения?
— Нравится? — услышала она ехидный голос Мещерского. Он тоже выбрался на берег и теперь скакал на одной ноге — ему в ухо, как всегда, попала вода. — Это Дергачев тебе презентовал.
Катя посмотрела на Драгоценного В.А.
— Шутка, — сказал он.
— Дергачев тебе принес, а Вадька сунул в карман да и забыл. Хорошо, я ему
Катя положила янтарь на песок. Он сразу как-то потускнел.
— За что же он мне это подарил? — спросила она.
— Видно, за то, что на колокольне его узрела и нас остановиться заставила. — Мещерский поднял полотенце и начал усердно вытираться, словно от этого зависела его жизнь и счастье. — А на колокольню-то за ним, дураком, нам лезть пришлось.
— Выходит, он нас видел тогда, — сказала Катя, — выходит, он был не таким уж пьяным и невменяемым, как хотел казаться.
Мещерский встряхнул полотенцем.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил он.
Катя молчала. Кравченко нагнулся, поднял янтарь и опустил его в Катину пляжную сумку.
Дождь, собиравшийся над морем, пришел в поселок. Сначала редкий и робкий, он все расходился и расходился и к ночи уже настырно и нудно барабанил по крышам Морского. Рыбный базар затих, свернулся, с тем чтобы с самого раннего утра, несмотря на непогоду, снова открыть торговлю. В связи с базаром народа в Морское понаехало немало. На площади, на причале, в гостинице, в баре слышалась литовская, русская, польская речь. Возле «Пана Спортсмена» на автостоянке выстроилась вереница грузовых трейлеров. Почти все номера в гостинице на этот вечер оказались заняты. Юлия, оживленная, энергичная, облачившаяся ради такого случая в строгий стильный деловой костюм менеджера, цвела как роза, с улыбкой вручая постояльцам ключи от номеров.
— Вот так и живем, так и существуем, — шепнула она Кате, подошедшей за ключом. — Я сегодня как белка в колесе, не присела еще. Сейчас закончу тут, в бар перейду. Там сегодня этот прибирает.., новенький.
— Чайкин? — удивилась Катя. — Ну? Все же взяли его?
— Мой-то сначала уперся рогом — ни в какую.
Зачем, куда, ему еще и платить? А я и говорю: «Ты что ж хочешь, чтоб я тут зашилась одна, да еще когда рынок откроется?» Еле уломала. Илья иногда ничего, а иногда упрется, как пень. Чудной какой-то характер…
А он-то, ну Борис-то этот, Боря, и сам надолго не хочет, мы с ним пока на неделю сговорились — сдельно и, конечно, с нашей кормежкой.
— Жаль такого красавца в уборщицах держать, — усмехнулась Катя.
— А пусть его. А помнишь, каким он явился-то сюда? — Юлия прыснула. — Принц-королевич. Вот пусть теперь полы мне драит за то, что тогда сервиз разгрохал, нахал. Ой, мне же еще вам ужин подавать! Сейчас, пять минут потерпите, ладно? Все уже готово. Я вам прямо в номер принесу. Внизу в кафе поляки все столы заняли. Пиво дуют. Шоферня, она и есть шоферня.
Что наша, что ихняя. Еще пристают: пани — прэлесть.
А я ему тихо так, чтобы другие не слышали: «Вот как дам тебе, ясный пан, прэлесть, в лоб! У меня муж есть, в порт езжай, там себе интердевочек на ночь ищи». Ну, прямо голова с ними кругом! Илья тоже вымотался сегодня. В этой кутерьме, пожалуй, до утра не приляжешь. Да, я что спросить-то хотела, Катя… Илюшка сказал мне: там вроде новости появились, да?
— Новости? Какие?
— Ну, он мне про Крикунцову-то рассказал. Про Машку. Есть у нас тут дурочка одна. Бедный, несчастный ребенок, беспризорный. — Юлия притворно вздохнула. — Ну? Он говорит: вроде видела она что-то там?