Град Екатерины
Шрифт:
— Кто ты? — только и смог хрипло вымолвить.
— Я — Чудская Царица. Хозяйка этих мест.
— Что хочешь ты от меня? Зачем ты здесь?
— Знаю я, что собираешься ты завод-крепость ставить на Исети-реке. Ищешь место для плотины.
— Откуда тебе это ведомо? Я ведь никому…
— Мне все ведомо. Здесь моя земля и мой народ. И все тайны здесь мне открыты. Я могу помочь тебе.
— Чего ты хочешь?
— Что, одолевают тебя башкиры?
— Да, мешают сильно.
— Они и мой народ притесняют. Построишь крепость, власть свою укрепишь, тогда и с ними
— Слушаю тебя!
— Запрети и своим людям грабить мой народ, убивать мужчин и насиловать женщин. А главное — крепче всего запрети осквернять наши капища, пусть оставят наши святыни в покое.
Татищев, загипнотизированный взглядом Царицы, только и смог выдавить:
— Все исполню, как велишь, — затем подался вперед, пытаясь приблизиться к ней. Она, словно угадав его движение, отошла к двери.
— Иди за мной, — и исчезла за дверью.
Татищев, схватив на ходу шубу и шапку, выскочил вслед, одеваясь на ходу. На улице, в красивых нартах, запряженных четверкой северных оленей, сидела Царица. Она жестом показала Татищеву на место возле себя. Татищев быстро сел — олени понесли их по ночной дороге. Из-под полозьев вылетали серебристые искорки снега и падали на обочину, оставляя светящуюся дорожку. Вот нарты свернули с дороги и помчались по снежной целине замерзшей Исети.
— Запоминай дорогу, — крикнула капитану красавица.
Тот кивнул в ответ и стал внимательно смотреть вокруг. Подъехав к крутому правому берегу, нарты остановились. Царица сошла на снег и, поманив Татищева, легко взобралась наверх. Казалось, будто снег под ее ногами даже не проваливается. Татищев с трудом карабкался сзади и, выбиваясь из последних сил, наконец одолел кручу. Наверху, у высокой ели, стояла Царица.
— Вот здесь поперек реки лежит гранитный пояс. Видишь на том берегу сломанную сосну? До нее веди линию, это и будет местом для плотины.
Татищев огляделся. Нарты с оленями куда-то исчезли, как и не бывало их. Он повернулся назад, но Царицы нигде не было. Сразу откуда ни возьмись налетел ветер и начала кружить метель. Татищев плотнее запахнул шубу, попытался завязать шейный платок, но порыв ветра куда-то понес его. Василий Никитич хотел поймать, бросился вперед и кувырком скатился вниз по глубокому снегу. Скатился, да так и остался сидеть в сугробе. Попробовал встать, но не смог. А снег кружил…
…Татищев проснулся, обвел вокруг взглядом, будто вспоминая что-то. Затем попытался встать, но не получилось. Долго растирал ногу. Наконец с трудом поднялся. Бросился к окну, долго смотрел, потом вернулся к столу и сжал руками голову. В этот момент послышался стук в дверь, и в кабинет ввалился Блюэр.
— Доброе утро, Василий Никитич!
— Здравствуй, Иван Иваныч.
— Ты что, не спал ночь-то?
— Не знаю, — ответил Татищев, наливая полный бокал вина и предлагая Блюэру.
— Нет, нет. Я с утра не буду. Ты уж один, без меня поправься, — внимательно поглядев на Татищева, спросил: — Да ты здоров ли?
Капитан осушил бокал, несколько мгновений
— Здоров. Точно. Поехали.
— Куда?
— Покажу место, где плотину ставить будем.
— Василий Никитич, да ты с утра в своем ли уме? Где это видано, чтобы без пробников-то. Давай уж весны дождемся, лед сойдет, грунт размоем, тогда и посмотрим, можно плотину бить али нет.
— Некогда нам ждать, Блюэр. Сейчас место проверим да начнем лес под сваи заготавливать.
Блюэр уставился на Татищева ничего не понимающими глазами. Татищев взглянул на него и начал хохотать. Блюэр стал креститься.
— О Дева Мария!
Татищев взял шубу и шапку и чертыхнулся. Блюэр испуганно пролепетал:
— О майн гот, Василий Никитич, что случилось?
— Да платок шейный куда-то запропастился. Вчера вроде здесь висел. Ну да ладно, поехали.
Татищев вышел первым. За ним семенил ошалевший Блюэр. Они сели в стоящие у конторы сани, и Татищев приказал трогать. Ночью выпал снег. Сани торили путь по белой целине. Немного не доехав до яра на правом берегу, Татищев остановил их и выпрыгнул на снег. Следом за ним, кряхтя, вылез Блюэр.
— Здесь поднимемся. Здесь поположе будет, — бросил Татищев и устремился вверх. Поднявшись на взгорок, он увидел большую ель и подошел к ней. Сзади появился запыхавшийся Блюэр. Татищев всмотрелся в противоположный берег и сказал:
— Здесь!
Блюэр забеспокоился:
— Может, позвать возницу, пусть зарубки сделает. Мало ли что… вдруг потом не найдем место.
— Найду, Иван Иваныч! Это место я даже ночью найду!
Обоз из нескольких подвод проехал по деревне и уперся в таможенный двор перед мостом. Ни объехать, ни обойти. Сидевшие во дворе солдаты при виде обоза встали и начали досмотр. Унтер подошел к вознице, что восседал на первой телеге, поднял рогожу и тоже стал осматривать груз.
— Куда везем?
— В Тобольск, — ответил несловоохотливый мужик.
— Указ о десятине знаете?
— А наше дело маленькое…
— Старшой кто?
С последней телеги спрыгнул «старшой» и подошел к унтер-офицеру.
— Пропускай, начальник! Мы от Демидова. В Тобольск поковку везем.
— Десятина заплочена?
— Да ты не сумлевайся, начальник, порядок знаем. Разберемся. Давай бумагу.
— Больно прыткий ты. Заходи в избу пока. Сейчас посчитаем все, тогда и бумага будет.
Старшой с унтером скрылись в конторе таможни. К вознице подбежал молодой солдат.
— Здоров, кум Савелий!
Возница посмотрел на солдата, сначала удивленно, потом радостно. Обнялись, похлопали друг друга по спинам.
— Здоров и ты, Петруха! Эвон вымахал! Оглоблей не перешибешь. Пошто домой не показываешься? Али зазнался, городским стал?
— Да не, кум Савелий. Я-то бы с радостью. Соскучил по родным местам. Да только кто меня ждет-то? Братан-то вон как радовался, когда меня в рекруты забирали, чуть рожа не треснула. Один на хозяйстве остался. Хузяин!
— Так он, что, к тебе не приезжал вовсе? Кажись, в Тобольск-от не так давно ездил.