Град огненный
Шрифт:
И я делаю его. Черт бы меня побрал, я его делаю!
Доктор приветливо указывает на диван.
— Прошу вас, голубчик! Вы припозднились.
— Шел пешком, — бурчу в ответ, но не спешу усаживаться. Стою, сгорбившись, Оглядываюсь по сторонам. В шкафах за прозрачными дверцами стоят журналы и книги. На столике — знакомая керамическая вазочка, полная конфет.
— Угощайтесь, не стесняйтесь! — улыбается доктор.
— Спасибо, — беру конфетку и сразу перехожу к делу. — У меня закончились таблетки,
— Так быстро? — удивляется доктор.
— Было… несколько бессонных ночей, — признаюсь, отводя взгляд. — Зато никаких обонятельных галлюцинаций.
— Так это хорошо! А как насчет домашнего задания?
Проклятье, совсем забыл о том, что доктор велел мне вести дневник. Ерошу волосы и вру:
— Забыл дома. Но никаких запахов я больше не ощущаю. Так что в дневнике нет надобности.
— И все же, принесите его в следующий раз, — мягко, но настойчиво отвечает терапевт. — Вы ведь пришли не только за рецептом, верно?
— Вы как всегда проницательны, — выдавливаю улыбку. — Как раз сегодня утром я навещал Расса. Он сказал, что если теста не получится избежать, вы проведете его в облегченном варианте. Такое действительно возможно?
— О, да! — круглое лицо так и пышет энтузиазмом. — Я ведь говорил, что метод Селиверстова — это временная кодировка организма. Главное здесь, — он стучит ногтем по лбу. — Если вы справились один раз, то справитесь и во второй. Тому, кто научился ходить заново, костыли не нужны.
— Рассу нужны костыли меньше, чем любому из нас. Но ему все равно придется выдержать тест.
Доктор разводит руками:
— Пока я делаю все возможное, чтобы этого не случилось. Я обследовал вашего друга и дал положительную характеристику. Если бы вы ее видели, то оценили мои старания.
Он тихо смеется, а я не считаю нужным говорить, что действительно видел ее. Как и подпись, благодаря которой мозаика начала складываться в узор.
— Поэтому я вас и рекомендовал. Спасибо. Действительно, спасибо.
Теперь мы смеемся вместе. Доктор расслабленно машет рукой:
— Да вы не стойте столбом, голубчик! Присаживайтесь! И берите еще конфет. А лучше дайте одну и мне. А я пока поищу бланки для рецептов. Где-то они тут лежали…
Он сгибается над ящиком стола, на лысине — блик от лампы, как мишень. Дальнейшее происходит на три счета.
Раз — схватить вазу. Два — шагнуть к столу. Три — обрушить вазу на голову доктора.
Керамика раскалывается. Конфеты разлетаются по кабинету. Доктор дергается, бьется грудью о выдвинутый ящик и грузно валится на пол.
Второй шаг сделан. А значит, обратной дороги нет.
Доктор без сознания, но дышит, и пульс прощупывается хорошо. У меня есть несколько минут, чтобы как следует подготовиться. Первым делом запереть дверь: свидетели не нужны. Вторым —
Доктор дьявольски тяжел. Даже по меркам васпов. Приходится повозиться, прежде чем усадить его в офисное кресло. Ноги приматываю крест-накрест к ножкам, руки — к подлокотникам. Рулона не хватает, чтобы зафиксировать еще и тело, но на счастье у доктора есть запасной. Под конец я взмок настолько, что рубашка липнет к спине, а в груди нарастает жар. Рана пульсирует и ноет, и я опасаюсь, что разошлись швы, но на проверку нет времени.
Доктор все еще без сознания. Голова опущена, кожа рассечена осколком вазы, но царапина пустяковая. Ею мы обеспокоимся в последнюю очередь.
Нервно усмехаюсь и сую под нос доктора нашатырь.
Терапевт дергается, вскидывает подбородок. Между веками влажно поблескивают белки. Губы приоткрываются и выталкивают хриплое: «О-оо…» А, может: «Что-о?…»
Я усаживаюсь напротив, в тень. Между нами — оранжевое озеро света. И доктор на свету, как на ладони. Вижу ниточки слюны, протянувшиеся между губами. Тонкую струйку крови, стекающую вниз и собирающуюся в тяжелые капли над правой бровью.
— Что? — повторяет доктор и окончательно приходит в себя.
Он пытается встать. Удивленно оглядывается, двигает руками, носки туфель скребут по паркету — рефлекторное подергивание мухи, попавшей в паутину. Тупое непонимание на лице очень быстро сменяется страхом. Сейчас он закричит… они все кричат.
— Тсс! — хрипло говорю я. — Тихо.
— Что вы сделали? — спрашивает он. — Зачем?
И не знает, что сказать еще. Понимаю, я бы тоже не знал. Поэтому терпеливо наставляю:
— Прежде всего, вы не должны кричать. В здании ни души. Только вы и я. Этим, — поднимаю моток скотча, — я заклею вам рот, если вы закричите. Понимаете?
Доктор тяжело дышит. Пот пропитывает его рубашку, и под мышками расплываются темные пятна. Думаю, ему бы и правда не нужно есть столько мучного и сладкого: на людей это влияет не лучшим образом. А вслух продолжаю:
— Будем считать, это сессия наоборот. Теперь я спрашиваю. Вы отвечаете.
Доктор сглатывает и, видимо, что-то решает. Глаза перестают бегать по комнате, и когда он заговаривает, голос дрожит, но в нем появляется прежняя мягкость:
— Зачем это вам, голубчик? Вы ведь не для того пришли…