Град огненный
Шрифт:
— Хочешь лишить меня и других ребят веселья?
Вспоминаю, как вокруг связанного доктора акулами ходили тени. Как горячая игла прошивала висок, доставая до мозга, вороша его, как обугленную картошку.
— Вряд ли тебе это понравится, Франц.
— Еще как, босс, — он облизывает губы. И я замечаю возбуждение, подсвечивающее его водянистые глаза, как крохотными фонариками. — Мы допросим их, верно? Выбьем признание вместе с дерьмом. Как раньше, босс.
— Не выйдет, — возражаю. — Перейдешь черту — сдохнешь.
— Днем раньше, днем позже! — весело отзывается Франц. —
Его щека подергивается. Пальцы сжимаются, будто нащупывают холодные грани кастета или рукоять ножа.
— Ты хренов псих, — говорю ему слова, которые слишком часто слышал сам.
— Я сержант, — обрубает Франц. — И знаешь, босс. Люди могут считать меня психом. Или садистом. Или чудовищем. Плевать! Но ты мне поверь. Я научился хорошо контролировать себя. И я вполне могу… — он срывается, прочищает горло и продолжает хрипло: — могу прожить без этого всего. Ты веришь?
— Верю, — отвечаю серьезно, выдерживая его пристальный колючий взгляд.
— Но только я так считаю, босс, — продолжает он. — Когда понадобится. Сильно понадобится, вот как сейчас. Я наплюю на всю человеческую мораль и все законы. И стану психом, садистом и чудовищем. Потому что когда зверя загоняют в угол, он не подставляет трусливо зад. Он скалит зубы. И атакует.
Уличный телефон-автомат проглатывает монетку, и после щелчка из трубки доносятся долгие густые гудки. Надломанный диск щербато улыбается, будто говорит: «Ты слишком тянул, приятель. Тебя обманули. Обвели вокруг пальца, как всегда поступали с вашим братом. Смирись, неудачник». И когда отчаяние становится невыносимым, а злость поджигает маленький фитиль моей внутренней динамитной шашки, Феликс снимает трубку.
— Договор, — шиплю я, не здороваясь, но он сразу понимает, кто говорит.
— Господин Вереск! — тянет высокомерно и небрежно. — Вы же знаете, мы так…
— Плевать на занятость! — рявкаю в трубку, и на черном пластике оседают брызги слюны. — Завтра. Крайний срок. У тебя было достаточно времени.
В трубке слышится потрескивание. Не то дыхание, не то тихий смех. Если я сожму кулак чуть сильнее, то раскрошу дешевый пластик. Эмоции недопустимы. Срыв недопустим. Голова должна быть ясной, а мысли трезвыми. Теперь только так.
— Погодите минутку, — невнятно бормочет Феликс и на какое-то мгновение в трубке воцаряется тишина. Я жду, ощущая, как волоски на шее поднимаются дыбом, будто по коже кто-то проводит ледяной ладонью. Но это только капля пота стекает за воротник. Я обтираюсь ладонью и снова жду, вслушиваясь в потрескивания и помехи. Так мало времени. И так много вопросов.
— Сегодня, — наконец квакает в трубке.
Я вздрагиваю, будто пробуждаюсь ото сна. В отполированном стекле видно мое отражение: тупой взгляд мороженой рыбы, перечеркнутое повязкой лицо с ввалившимися щеками.
— Сегодня? — повторяю как механизм и не могу поверить. Так быстро? Вот сейчас?
— В два-тридцать, — уточняет Феликс. — Господин Полич готов вас принять. Успеете?
— Адрес.
Он
А я не могу.
Поэтому иду по городу пешком, прячась в тенях, будто пытаясь собрать всю тьму этого мира, спрятаться от палящих лучей, которые выжгут дотла. Неведение — благо. Это понимаешь не сразу.
Южноудельская Академия наук находится за городом. Холодок узнавания продирает по коже: я был в этом месте. Тогда это больше походило на военную базу. Теперь по забору не тянется кружево колючей проволоки, двор не заполнен техникой, а в воздухе не витает запах смазочных масел. Но охрана у шлагбаума осталась. Мужчина в камуфляже проверяет паспорт, долго изучает страницу со штампом, словно удостоверяясь: не подделка ли? Спокойно жду, оглядывая здания, грибными шляпками врастающие в небо. Чисто, стерильно и безлюдно.
Мощеные дорожки размечены указателями: направо жилые корпуса, налево — лаборатории и ангары. Мне в главный корпус, значит прямо. Косые солнечные лучи разрывают облачную пену и вспыхивают на медном панцире крыши. Воспоминания деликатно постукивают в висок: узнаешь? Не скажу, что очень. Люди называют это чувство «дежа вю» — уже виденное.
Внутри у рамки металлоискателя еще один охранник. Спокойно даю себя обыскать: оружия при мне нет, но в лоток отправляются сигареты, зажигалка и ключи. Жду, пока охранник связывается по внутреннему телефону и через несколько минут в коридоре слышатся торопливые шаги. Феликс вылетает из-за поворота, при виде меня морщит лицо, будто сжевал лимон.
— Ты опоздал! — обвиняющее говорит он.
Я сверяюсь с большими часами в форме ромба, висящими над входом. Минутная стрелка едва перевалила за отметку «семь».
— Меня задержали дважды. На проходной и тут.
Феликс с возмущением глядит на охранника, и тот встречает его невозмутимой физиономией: ему плевать, кто и зачем пришел в Академию, и плевать на эмоции чужих лаборантов. Он делает свою работу и делает ее хорошо. От этого я проникаюсь к охраннику симпатией и думаю, что на его месте отлично бы смотрелся любой из васпов. Если, конечно, люди доверили бы свои жизни монстру.
Мы поднимаемся на четвертый этаж. Прозрачная капсула лифта выпускает нас в просторный холл, где на стенах висят абстракции, а по периметру стоят низенькие диванчики. Что-то вроде места для отдыха. Я утверждаюсь в догадке, когда вижу приютившийся в углу кофейный аппарат. Мы пересекаем холл и сворачиваем направо. Абстрактные картины сменяются фотографиями незнакомых мне людей, хотя кажется, что некоторых я встречал на страницах научных изданий, которые выписывает наш институт. Коридор небольшой — всего три двери. Феликс останавливается у дальней.