Граф Орлов
Шрифт:
Зародил же мечту о Греческой империи мой брат Григорий - от него Екатерина это переняла. К нему после переворота стали обращаться православные, что под турецким игом изнывали: говорили, что турки владеют этими землями не по праву и чинят православным большие обиды. Греки и сербы, и болгары, и прочие православные народы не раз против турок поднимались, но одолеть их не могли, а вот если бы Россия, де, на Турцию войной пошла, то все православные на её стороне выступили бы, и владычеству турецкому конец настал. И пусть бы Россия тогда здесь владычествовала, под русской рукой нам отрадно быть, - говорили они Григорию.
Григорий от сих речей воспламенился,
Саро и Папазоли по многим землям греческим проехали и со многими людьми беседы имели, и, вернувшись в Петербург, доложили, что греки вкупе с другими православными готовы против турок восстать, было бы только оружие, особливо пушки. Если бы, де, всего на десять русских кораблей погрузить пушки и привезти в Средиземное море, то греки, вооружившись, непременно турок разобьют. Как позже выяснилось, сильно преувеличили Сара и Папазоли силу греческую, а турецкую преуменьшили, однако Григорий поверил совершенно в скорую победу, а вместе с ним и императрица.
***
Я в это время тяжко занемог: гнилой и сырой воздух петербургский в жилы проник и кровь в них закупорил. Едва концы не отдал, единственно благодаря Ерофеичу жив остался: лечил он меня какой-то настойкой, мазями натирал, - и выходил.
Только стал я вновь в свет выходить, зовут меня во дворец, в вечернюю пору. Приезжаю, обо мне уже предупреждены: провели в личные покои императрицы. Она в домашнем платье сидит с Григорием, в шлафрок облачённым, около маленького столика, на котором подсвечник о трёх свечах зажжён - просто-таки, семейный вечер. Перед Григорием - графин с рябиновкой и мочёные яблоки в тарелке, императрица белое вино пьёт, а ещё на столе две золотые табакерки с бриллиантовыми вензелями "Г.О." и "Е.II".
Я императрице хотел было поклониться, но она меня удержала:
– Пожалуйста, без церемоний, Алексей Григорьевич. В этой комнате нет императрицы, а есть твоя кума Екатерина Алексеевна, у которой ты ребёнка крестил. Кажется, я правильно слово "кума" употребила?
– Нет, это он тебе кум, а впрочем, чёрт знает, кто кому кумовья - не разберёшься, - отвечает Григорий.
– Садись, Алехан, вот для тебя стул приготовлен. Выпьешь рябиновки?
– Выпью, - говорю, - последнее время Ерофеич, слуга мой, такой ядрёной гадостью меня поил, что рябиновка по сравнению с ней - божественный нектар.
– О поправлении здоровья твоего, Алексей Григорьевич, мы и хотели потолковать. Не поехать ли тебе в Италию и прочие тёплые края, дабы совсем от недуга оправиться?
– хитро спрашивает меня императрица.
– Какого лешего я там забыл?
– отвечаю.
– Прости, Екатерина Алексеевна, я по-простому, как кум, тебе отвечаю.
– Ничего, что по-простому: я люблю, когда человек прост, - улыбается императрица.
– Что, Григорий, откроем перед ним
– Перед Алексеем таиться нечего, - кивает Григорий.
– Надумали мы, Алексей Григорьевич, с турками воевать, - говорит тогда императрица.
– Как тебе, наверно, и без меня ведомо, они давно России досаждают: Чёрное море, которое раньше "Русским" называлось, отняли, крымских татар на Россию в разбойничьи походы направляли. Сколько народу в плен увели: тысячи рабов русских на невольничьих рынках продали...
Биться с турками начал ещё царь Иван Грозный, потом Пётр Великий отвоевал у них Азов, но удержать не смог, поскольку война со шведами много сил отнимала. Воевали с турками и при Анне Иоанновне, и даже немало турецких крепостей на Чёрном море захватили, однако тоже удержать не сумели. Нелегкое это дело - с турками воевать: их империя на Азию, Африку и Европу раскинулась. Однако ныне, по нашему разумению, держава российская не слабее турецкой стала; пора бы нам черноморские земли себе вернуть, а, может, и дальше пойти. Византийские владения жестоким деспотическим образом были турками захвачены, но прямая наследница Византии есть Россия - разве не ей должно этими землями владеть?
– Меня убеждать не надо, вот только турки согласятся ли?
– спрашиваю.
– Для того чтобы убедить, надо хорошие доводы иметь, - отвечает императрица.
– Мы хотим из Кронштадта в Средиземное море корабли направить, но этого мало. Вот если бы единоверные нам народы, которые под варварским игом стонут, против турок выступили бы, дело бы легче пошло.
– Алехан, тебе туда ехать надо! Кому ещё такое доверить?
– Григорий меня по плечу хлопнул.
– Осмотришься на месте, поймёшь, что к чему, и нам сюда дашь знать.
– Но ехать тебе, Алексей Григорьевич, следует как частному лицу, с небольшой компанией, - говорит императрица.
– Кого в спутники себе возьмёшь?
– Ну, ехать, так ехать, - соглашаюсь я.
– А с собой возьму брата нашего Фёдора, он что-то в Петербурге затосковал, и Ерофеича.
– Это хорошая компания, но я бы совет дала взять ещё надёжного офицера для одного секретного поручения, - сказала императрица.
– Надо будет в Черногорию визит нанести: сей народ России привержен, а против турок с давнего времени воюет и по сию пору ими не покорён. При Петре Великом ездил в Черногорию послом Михайло Милорадович, которого черногорцы с большим восторгом приняли и на нашей стороне против Турции выступили; затем приезжал в Петербург владыка черногорский Даниил, который также свою преданность России изъявил. Мы тоже намерение имели в Черногорию своего посланника отправить, но здесь известие пришло, которое великое изумление в нас вызвало. Представь себе, Алексей Григорьевич, мой покойный супруг в Черногории живым и здоровым объявился!
– Как так?
– усмехаюсь я.
– Кого же мы в Александро-Невской лавре похоронили?
– Лучше спроси, кто этот самозванец, дерзнувший его имя присвоить?
– возразила императрица.
– Наши послы в Константинополе и Венеции ответ дать не могут, но пишут, что он своими действиями турок тревожит, а это сейчас нам весьма неплохо было бы... Итак, надобно надёжному офицеру в Черногорию съездить - поглядеть, что за человек этот "Пётр Третий", и решить, как с ним быть. Если он в самом деле нам полезен, пусть в Черногории супругом моим называется: надеюсь, из-за дальнего расстояния он права на брачное ложе со мною не предъявит. Как в пословице говорится: "Хоть горшком зовись, только в печку не лезь", - смеется она.